Аристотель в качестве общей схемы, или объяснительной модели для процессов качественного изменения выбирает систему чувственного восприятия. Непрерывный характер этой системы означает, что будучи моделью для процессов качественного изменения, она их подводит под общее правило теории движения об отсутствии разрыва в связи двигателя с движимым. Таким образом, здесь к индукции примешана и дедукция: качественное изменение, мыслимое по модели чувственного восприятия, подведено под это правило, а обращение к индукции служит скорее лишь иллюстрацией этого изначального согласования понятия качественного изменения с требованием общей теории движения. «Если тело, подвергающееся качественному изменению, – указывает Аристотель, – испытывает его от воздействия чувственно воспринимаемых вещей, во всех этих случаях очевидно, что конец тела, вызывающего изменение, и начало испытывающего изменение находятся рядом, так как с ним в непрерывном единстве находится воздух, а с воздухом тело» (Физика, VII, 2, 245а 2–6).

Непрерывность есть и в случае зрительного восприятия, и в случае слухового, и вкусового. По образцу этих чувственных восприятий теперь мыслится качественное изменение вообще: чувственно воспринимаемое тело непрерывным образом меняет качество в другом теле, как непрерывно орган чувств воспринимает качества предметов. Главный вывод, получаемый в ходе этих построений и прямо относящийся к содержанию аристотелевской концепции качественного изменения, состоит в том, «что все качественно изменяющееся изменяется от воздействия чувственно воспринимаемых вещей (ὐπό τῶν αἰσϑητῶν) и что качественное изменение присуще только тому, что само по себе испытывает воздействие чувственных вещей» (Там же, VII, 3, 245b 1–6). Это, конечно, не означает, что качественное изменение есть привилегия одушевленной природы: качественные изменения присущи и неодушевленной природе, но одушевлённые тела, по крайней мере, начиная с определенного порога, замечают или ощущают и осознают эти изменения, а неодушевленные тела – нет (см.: Физика, VII, 2, 245а 1–5).

Третья глава VII книги посвящена исключительно рассмотрению этого вывода, его доказательству для разных случаев, относящихся к сфере «психологии», к сфере человеческой активности как в моральном, так и техническом плане. Процессы технической или производственной активности человека рассматриваются Аристотелем в первую очередь (245b 5–246а 10). Эти процессы относятся к возникновению и не являются качественным изменением. Свидетельство в пользу этого дает анализ языка. В самом деле, предмет подвергшийся качественному изменению сохраняет исходное название: «Оформленный и сработанный предмет, когда он готов, мы не называем именем того, из чего он сделан, например, статую медью, пирамиду воском или ложе деревом, а, производя отсюда новое слово (пароним), медным, восковым, деревянным, а то, что испытало воздействие и качественно изменилось, называем; мы говорим жидкая, горячая или твердая медь или воск» (245b 9–15). Язык выражает различие процессов возникновения и качественного изменения в соответствии с тем, что возникновение есть процесс полного преобразования вещи, ее субстрата и ее свойств, а качественное изменение есть неполное изменение вещи, задевающее только ее свойства и носящее случайный характер (GC, I, 4).

Обыденная речь здесь следует за логикой вещей: понятие качества выступает как вторичное и зависимое по отношению к сущности. Название предмета призвано выражать прежде всего именно его сущность[112]. Поэтому очевидно, что изменение названия указывает на существенное изменение предмета, т. е. на то, что происходит не качественное изменение, а субстанциальное, т. е. возникновение одного и уничтожение другого предмета. Эта лингвистическая аргументация еще раз указывает на то, что концепция качества и качественного изменения связана с логико-грамматической моделью «субъект – предикат» (в онтологическом выражении «субстрат – атрибут»).

Однако Аристотель признает качественное изменение в виде условия протекания процессов возникновения. Таким образом, он озабочен различением самого возникновения и условий его осуществления, которые требуют с очевидностью протекания процессов качественного изменения: «Странным покажется, – говорит Аристотель, – если сказать, что человек, дом или другой из возникших предметов появился как качественно измененный, но возникнуть каждый из них должен был, наверное, в результате качественного изменения чего-нибудь, например уплотнения вещества или его разрежения, нагревания, охлаждения» (Физика, VII, 3, 246а 5–6).

При анализе этого текста бросается в глаза расхождение концепции качественного изменения, развиваемой Аристотелем в «Физике», и концепции качества, как она низложена в VIII главе «Категорий». Действительно, в «Категориях» Аристотель говорит, что «четвертый род качества образует фигура и присущая каждому предмету форма» (Категории, VIII, 10а 11). Если фигура и форма – род качества, тогда, очевидно, изменение в фигуре и форме надо считать изменением в качестве или качественным изменением (например, GC, I, 319b 14). Однако в разбираемой нами третьей главе VII книги «Физики» Аристотель отрицает это: «Из всего прочего, – отмечает он, – скорее всего можно предположить наличие качественного изменения в фигурах, формах, свойствах (ἕξεις) именно при их приобретении или утрате, но ни в том, ни в другом случае его не бывает» (VII, 3, 245b 5–8). Далее следует аргументация, отталкивающаяся от сравнительного анализа названий результатов таких процессов и подлинных процессов качественного изменения, которые здесь, в «Физике», рассматривается как процессы смены состояний вещества. Так, например, Аристотель говорит: «Тела качественно изменяются, нагреваясь, становясь слаще, плотнее, суше, белее» (VII, 2, 244b 21–23). Кроме того, здесь же Аристотель рассматривает свойства «гладкости», «шероховатости», «редкого» и «плотного» как вид качеств (там же), а в «Категориях» он их исключает из списка качеств: «Что же касается редкого и плотного, шероховатого и гладкого, то подобные определения, – указывает он, – тоже могли бы иметь значение качественных; однако они, как кажется, не относятся к подразделениям качества, в самом деле, каждое из них скорее выражает известное положение частей» (Категории, VIII, 10а 17–20). Вербек, сравнивая классификации качеств в «Категориях» и в «Физике» (VII, 3), отмечает, что в «Физике» Аристотель не рассматривает второй вид качеств, качества как природную способность или неспособность (δύναμις φυσικὴ ἤ ἀδυναμία). Это несоответствие, как и некоторые другие, должно, по мнению Вербека, усилить сомнения в подлинности «Категорий» [136, с. 550–551].

Расхождения между «Категориями», с одной стороны, и «Физикой» и «Метафизикой» – с другой, многократно обсуждались и обсуждаются. Мы уже коснулись этого вопроса в связи с анализом понятия «вторичной сущности». Здесь же мы бы хотели обратить внимание на некоторое различие в самих принципах классификации качеств в «Метафизике» (V, 15) и «Категориях» (VIII). Основанием для объединения качеств как видовых отличий сущности и качеств «в отношении математических предметов» (Метафизика, V, 15, 1020b 2) является то, что они присущи неподвижным сущностям. Это, конечно, надо понимать в том смысле, что сущности воспроизводимы и что их движение не есть изменение их как сущностей. Математические предметы также неподвижны, в утверждении чего Аристотель следует за Платоном. Любопытно, что, приводя примеры «важнейшего» вида качества, качества как видового отличия сущности, Аристотель приводит один пример, и именно