23–25). Ведь движение к большему в пределах одной и той же формы легко истолковать как рост, а движение к меньшему – как убыль. Это сходство определения качественного изменения с определением количественного изменения не случайно: оно основано на том, что в данном определении качественное изменение выступает как непрерывное изменение качества. Причем это сходство усугубляется тем, что качество здесь рассматривается как противоположность, т. е. как видовое различие в пределах одного рода («формы»), например, изменение окраски в пределах одной формы – цвета. Итак, непрерывность здесь задана употреблением понятий «больше – меньше», что и обусловливает сходство или аналогию между таким образом определенным качественным изменением и количественным изменением. Эта аналогия нами уже рассматривалась выше: согласование антиномических характеристик качественного изменения возможно, поскольку качественное изменение, его непрерывность мыслятся по образу чисто количественного изменения – бесконечной делимости предметного носителя или субстрата этого изменения.

Сопоставляя общую дефиницию и специфическую дефиницию качественного изменения, мы отмечаем, что первая описывает качественное изменение на языке категорий «потенция – акт», а вторая – на языке схемы противоположностей. Заметим, что, строго говоря, специфическая дефиниция не предполагает обязательной непрерывности качественного изменения, хотя она, несомненно, вводится в понятии «больше – меньше». Поэтому никакого противоречия между этой дефиницией и тем, что Аристотель говорит о возможной дискретности качественного изменения, нет. Действительно, эта дефиниция является, так сказать, интегральной, она указывает направление процесса, а не его механизм: изменяться к большему или к меньшему можно и дискретно, скачкообразно.

Кроме этих двух подходов к определению понятия качественного изменения, у Аристотеля имеется еще и третий подход – со стороны таких фундаментальных понятий как понятия материи и формы. Эти понятия подвержены, пожалуй, в наибольшей степени сложной диалектике своих взаимоотношений. Поэтому неудивительно, что применение указанной категориальной пары к определению качественного изменения приводит к тому, что Аристотель использует для определения качественного изменения как понятие формы, так и понятие материи. Очевидно, что при этом возникает определенное напряжение, которое, на наш взгляд, устраняется, прежде всего, анализом контекстов. Рассмотрим эти случаи.

В первой книге «О возникновении и уничтожении» Аристотель исследует различия генезиса и качественного изменения. Свой анализ данной проблемы он подытоживает в определении этих понятий, которое он получает благодаря применению соотносительных понятий формы и материи. «Ведь в основе [предмета], – говорит Аристотель, – одно существует соответственно определению (κατὰ τòν λόγον), другое – соответственно материи. Когда превращение происходит в этих [обоих] отношениях, то имеет место возникновение и уничтожение, когда же оно касается свойств и носит случайный характер, то [бывает] изменение (ὰλλοίωσις – качественное изменение – В.В.)» (GC, I, 2, 317а 23–26). В контексте анализа проблемы отличения возникновения и уничтожения от качественного изменения «свойства и случайный характер» изменения нужно понимать как характеристику, противоположную субстрату – материи изменения. Действительно, генезис, по Аристотелю, – это субстанциальное и полное изменение, предполагающее изменение самой основы (материи) предмета. Напротив, качественное изменение – более поверхностное и частичное изменение предмета, затрагивающее его свойства и носящее случайный характер, т. е. затрагивающее его «определение» или форму в противоположность «материи».

Материя здесь понимается так, как она характеризуется в VIII книге «Метафизики»: «Что и материя есть сущность, – говорит Аристотель, – это ясно: ведь при всех противоположных друг другу изменениях имеется их субстрат…» (VIII, 1, 1042а 33–34). Этот субстрат сохраняется при изменениях, включая и качественное изменение, и изменяется только в процессах возникновения и уничтожения, хотя и здесь есть нечто сохраняющееся, некоторая материя, но это уже другая материя.

Иначе определяется качественное изменение в «Физике»: «Возникают же просто возникающие предметы, – говорит Аристотель, – или путем переоформления (μετασχηματίσει), как статуя из меди, или путем прибавления, как растущие тела, или путем отнятия, как Герм из камня, другие путем составления, как дом, и путем качественного изменения, как изменяющиеся в отношении материи вещи» (Физика, 1, 7, 190b 5–9, курсив наш. – В.В.), Здесь необходимо, прежде всего, уточнить перевод. У Аристотеля сказано: κατὰ τὴν ὕλην, что означает «в отношении к их материи». Значит, речь идет не о материи глубокого, дальнего плана (в пределе – «первоматерии»), а о «ближайшей материи», которую надо скорее понимать не как субстрат, а как состояние более глубоко лежащего субстрата. Если мы приглядимся к контексту, то мы увидим, что возникновение (генезис) здесь берется в предельно широком значении: недаром все виды движения представлены как виды возникновения. В этой главе Аристотель подчеркивает многозначность понятия возникновения. Напротив, в трактате «О возникновении и уничтожении» он озабочен противоположным образом формулируемой задачей: показать не широту и своего рода универсальность понятия возникновения, а раскрыть его специфику и отличие от качественного изменения и других видов движения.

Учение Аристотеля о качественном изменении развивается им в связи с общим учением о движении. Аристотель озабочен не столько проблемой качественного изменения как особой и самостоятельной проблемой, сколько проявлением общих характеристик движения в случае качественного изменения как одного из видов движения. То значительное внимание, которое уделяется им анализу качественного изменения в VII книге «Физики», обусловлено необходимостью анализа применимости общего положения о наличии непосредственного контакта двигателя и движимого к качественному изменению.

Мы уже говорили, что проблема источника движения приводит Аристотеля к установлению иерархии видов движения, к формулировке «первого движения», к фактическому сведению качественного изменения к перемещению, в конечном счете к круговому «совершенному» перемещению, реализуемому, строго говоря, только в движении небесных тел. Но прежде чем перейти к вопросу о соизмеримости различных движений, Аристотель выясняет самое общее условие передачи движения от двигателя к движущемуся – их непосредственный контакт. Сначала он разбирает этот тезис в случае перемещения, а затем показывает его справедливость и для качественного изменения: «Между движущим с места на место и движимым нет ничего посредине. Но его нет также между вызывающим качественное изменение и изменяющимся – это ясно из индукции: во всех случаях происходит так, что последнее изменяющее и первое изменяемое находятся вместе» (Физика, VII, 244b 1–5).

Действительно, индукция показывает, что различные качественные изменения затрагивают те качества, которые воспринимаются органами чувств, причем между воспринимающим органом и исходным воспринимаемым качеством существует непрерывная связь, т. е. тот непосредственный контакт, который требуется этим общим тезисом о соотношении движущего и движимого в движении вообще. Решающим обстоятельством, объясняющим переход анализа физики движения в сферу физиологии и психологии восприятия, является то, что в случае чувственного восприятия качеств нет разрыва между органом восприятия и воспринимаемым качеством. Другими словами, Аристотель обращается к психологии восприятия потому, что находит в восприятии как системе аналогию с движением вообще в плане соотношения движущего и движимого. Эта аналогия оказывает существенное, определяющее влияние на понимание природы