— Все никак не уймешься? — усмехнулся Азамат и пнул ее сапогом по ребрам.

От удара она перевернулась на спину и стала лихорадочно глотать ртом воздух. Кровь била ключом из ее правой ладони.

Азамат торжественно развел руки в стороны, словно полководец на поле битвы:

— Думаю, пора прекратить твои мучения, красавица.

Чудом восстановив дыхание Бастет, собрав все силы, что еще остались, рванула к валявшемуся на песке мечу и, сумев схватить его левой рукой, не поднимаясь, попыталась полоснуть Азамата по ногам. Но тот лишь подпрыгнул на месте и, приземлившись, сломал лезвие пополам.

— Вот и все, — холодно произнес он.

Тут я понял, что контролировать себя больше не могу. Какая разница? Меня все равно убьют. Так пусть это произойдет прямо сейчас. Я выхватил меч у засмотревшегося на побоище Тарару и, уже было собирался ринуться в круг, но в ту же секунду получил подножку и распластался на песке. Клинок юнца вернулся к своему хозяину.

«Отлично постарался».

Я сел и ощутил холодный металл, приставленный к горлу.

Азамат обернулся:

— А-а-а, да у нас тут герой!

Словно позабыв о Бастет, которая перестала двигаться и, как мне казалось, с трудом дышала, он двинулся в мою сторону, слегка прихрамывая на правую ногу. Подойдя вплотную ко мне, он присел на корточки.

Его глаза светились торжеством, злорадством и презрением:

— И как зовут нашего героя?

Я в бессильной злобе, молча, смотрел на него. Если у Пазузу есть человеческий облик, то никого лучше Азамата на эту роль не найти.

«Земляной лев. Поганый земляной лев!».

Тем временем Глава продолжал глумиться:

— Я знаю, как. Гильгамеш. У нас тут Гильгамеш, ребята!

Я ожидал взрыва хохота или нечто подобного, но разбойники хранили полное молчание. И от этого молчания становилось еще жутче. Еще страшнее. Они стояли, словно призраки, безмолвно наблюдая за торжеством своего демона-повелителя.

Азамат встал и, указав пальцем на лежавшую в луже собственной крови Бастет, язвительно пропел:

— Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,

Зрелость тела в дар подари мне!

Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!

Приготовлю для тебя золотую колесницу,

С золотыми колесами, с янтарными рогами,

А впрягут в нее бури — могучих мулов[1].

Азамат рассмеялся, и его демонический смех, наполнивший окрестности, заставил верблюдов нервничать поболее, чем стая голодных гиен.

Ветер усилился. Сумерки стали сгущаться над стоянкой караванов. Неподвижные и безмолвные разбойники, выстроившиеся кругом, жутко выделялись своими силуэтами в полумраке. Их накидки трепыхались на ветру. Руки лежали на ножнах. Словно призраки, они стояли на страже. На страже чего-то неведомого. А Азамат продолжал смеяться. И его смех гармонично вписывался в страшную картину, творцом которой выступал он сам. Смеялся, пока не обессилел.

Утерев глаза от выступивших слез, главарь разбойников молвил, уже более спокойно:

— Не совершить тебе подвиг, Гильгамеш. Не станешь ты для нее стеной Урука[2]. Ну, или она для тебя, сейчас это уже не имеет значения[3], — он подошел вплотную ко мне. — Значение имеет лишь то, что сейчас она отдаст свою душу богам, а за ней последуешь и ты. Скоро, но не так быстро и легко, как тебе хотелось. Жаль, что под рукой нет подходящей бочки. Я знаю, как ты боишься такой казни. Но я не собираюсь торчать здесь неделю в ожидании твоей смерти. Все будет намного проще. Я привяжу тебя к одной из пальм и оставлю на волю солнца и стервятников!

Я ничего не говорил, ибо во все глаза наблюдал за Азаматом. Еще в середине его монолога, я подметил, что он начал бледнеть. Сильно бледнеть. К концу своей речи белизну его лица не скрывали даже запекшиеся бурые пятна на лбу и щеках. И, видимо, Азамат, будучи распаленным после поединка, еще сам не замечал этого.

— Пора кончать ее, — прохрипел он, собираясь обернуться к Бастет и замер.

Я отчетливо увидел, как его пробила дрожь. Азамат покачнулся, схватившись левой рукой за живот. Когда он вновь посмотрел на меня, я увидел, что его глаза налиты кровью.

— Ах, ты, ублюдок! — взревел он.

В следующую секунду еще более сильная судорога прошлась по его телу.

Азамат рухнул на колени, тяжело дыша и опираясь на меч. Прямо в одном локте от меня.

«Или сейчас, или никогда».

Я схватил клинок, который Тарару все еще приставлял к моему горлу. Прямо за лезвие. Холодная бронза врезалась в пальцы. Боль пронзила всю кисть, но я даже не заметил ее. А со всей силы вогнал меч в грудь Азамату. Из его горла вырвался хрип, на губах показалась кровь. Прекрасно понимая, что не может ударить меня мечом, иначе упадет и тогда умрет мгновенно, он вцепился мне в горло свободной рукой. Несмотря на клинок, торчащий из груди и явное острое отравление, хватка Азамата была настолько крепкой, что ей позавидовал бы бык. Он все сильнее сжимал мое горло. Казалось, вот-вот должна сломаться шея. Я уже с трудом различал его искаженное гримасой ярости и боли лицо. Перед глазами пошли желтые круги.

— Уж кого-кого, а тебя я с собой прихвачу, куча навоза, — донесся до меня сквозь мрак его шепот.

«Славный будет попутчик на пути в Иркаллу» — подумал я и полностью погрузился во тьму.

[1]Отрывок из поэмы о Гильгамеше (приводится в переводе И.М. Дьяконова).

[2]Урук — древнейший город шумеров и вавилонян в Южном Междуречье.

[3]Вавилонский эпос представляет в качестве важнейшего подвига Гильгамеша постройку городской стены Урука.

Часть III. Хеттский орел

Разве навеки мы строим дома?