Нет!

Могу по буквам повторить, кто не расслышал! Ничего я там не забыла!

Не хочу!

Я бы с огромным удовольствием жила в Березовском, ставила опыты на растениях, каталась в лощину, может, под конец жизни обрела бы славу Мичурина или еще кого, например, Корниловой или Коршуновой, растила детей, дожидалась внуков…[16]

Я не честолюбива, не люблю ходить по вечеринкам и балам, а слова «прием», «суаре», «раут» и тому подобные вызывают у меня острый невроз. Гадость!

Но выбора мне не дают.

Мне придется поехать в Москву. Придется искать врага. Придется воевать…

Да тот же Демидов… ёжь его рожь! Вот чего его перемкнуло? А ехать придется. И разговаривать тоже придется…

Черт бы их всех побрал!

* * *

Поездка выдалась муторная.

Благовещенский пытался меня отговорить от затеянного. Я отмахивалась и пыталась разработать что-то новое.

Кевлар тот же самый…

Получалось плохо. Когда моими опытами заинтересовался Благовещенский, оказалось, что я кое-что недоучла. К примеру, лезвие, которое не прорезало кевлар, прекрасно могло вогнать его в тело.

А вот как решали эти проблемы у нас?

Титановыми вставками? А титан хоть и не особо тяжелый, где-то в полтора раза тяжелее алюминия, но все равно – вес! И металл же! Я что – при ходьбе буду всеми суставами звякать и брякать?

А если придумать жидкий металл? То есть так он должен быть пластичным, а при ударе затвердеть?

Но тут уж пасовала моя фантазия.

Я просто не представляла, какие процессы там должны происходить на молекулярном уровне. А что не представляешь, то и не применишь на деле, увы…

Оставалось скрипеть зубами и думать. Что-то же я могу сделать? Ну хоть что-то…

Благовещенский тоже не помогал. Идеи у него имелись, но мое преимущество было во взгляде со стороны. А он смотрел на это так, как принято здесь.

Взгляды сталкивались, и вспыхивали грозы. Мы спорили, ругались, иногда забывали о самой элементарной вежливости…

Хорошего было лишь одно. Я научилась достаточно метко стрелять из револьвера.

Наше сопровождение рассматривало это все как придурь взбалмошной бабы. С нами ехало два десятка наемников, и нельзя сказать чтобы они меня уважали. На людях мне демонстрировалось почтение, а в своем кругу…

Я не была в претензии. Им пока не за что меня уважать. Я не стреляю как снайпер, я не владею приемами айки-до и айки-после, я вообще не лезу в мужские игры. Магия? И тут они меня за работой не видели.

А то, что я тащу с собой детей, только добавляло мне минусов.

* * *

– Александр Викторович, я могу с вами серьезно поговорить?

– Да, Мария Ивановна?

– Там, где нас никто не услышит, – обозначила я условия разговора.

Благовещенский поднял брови, но согласился.

– К вашим услугам. Я могу пригласить вас прогуляться?

– Пожалуйста.

Этот разговор я начала на третий день пути, надежно заняв Ваню с Петей детьми и убедившись, что наемники слушаются Благовещенского, а значит, нас никто не подслушает.

Мне только этого не хватало.

Мы остановились на ночлег на небольшом постоялом дворе. Рядом была очень удачно расположенная речка, над которой хозяин поставил беседку. Там мы и устроились.

Тоже очень удачно.

Мы видели все подходы, а нас нельзя было подслушать. Хоть какое-то уединение. Я думала поговорить и раньше, но возможности не было. Не дай бог, кто услышит.

– О чем вы хотели поговорить, Мария Ивановна?

– О моей сестре.

– Княжна Горская?

– Нет. Арина Синютина, – вздохнула я.

Благовещенский на минуту задумался, потом кивнул. Явно наводил справки.

– А она не в Москве?

– В Москве, в том-то и беда, – вздохнула я. – Мне недавно прислали записку – и ее палец.

Глаза у Благовещенского были круглые и выразительные.

– Палец?

– Отрезанный, в коробочке с солью. Вы мне сами книгу по некромантии приносили, помните?

– Помню, Мария Ивановна.

– Вот. Я могу определять, жив или нет человек. Чему-то я смогла научиться, – похвасталась я. – Это Аринин палец, я проверила по совпадению с ребятами, девушка была жива, когда его отрезали, и она жива сейчас. Это я чувствую как некромант.

– Так… и что от вас хотели?

– Хотят. Чтобы я приехала в Москву.

– А вы туда едете…

– Да.

– Мария Ивановна, это плохо пахнет и еще хуже может закончиться.

Вот почему я не сомневалась в таком выводе?

– Я знаю. Поэтому решила просить вашего совета.

Хорошо в этом времени. Мужчины воспринимают как должное, что ты хрупкая и беспомощная, и ждут от тебя таких заявлений.

И готовы помочь!

Хоть как-то, но готовы!

– Мой совет прост. Рассказать все господину Романову.

– Игорю Никодимовичу?

– Да, Мария Ивановна.

Я вздохнула.

– И подписать Арине приговор?

– Подозреваю, что вы ей и так ничем не поможете.

– А как я посмотрю в глаза братьям?

– Им будет легче, если вы обе погибнете?

Я вздохнула.

– Я не могу им об этом сказать. Понимаете, Александр Викторович? Не могу… У них мать уже погибла… в чем-то по моей вине. И теперь Арина…

– Расскажите, как она пропала?

Я послушно пересказала то, что знала сама.

Благовещенский надолго задумался. И уточнил у меня.

– А в чем вы виноваты?

– Я ее ввела в искушение, – честно созналась я. – Я показала ей другую жизнь…

– И что?

– Но…

– Поддаются те, кто сам того желает. Мария Ивановна, не стоит взваливать на себя все грехи этого мира. Спина сломается…

– За все я и не в ответе. Но за Арину… я могла бы подумать, приглядеться…

– Мария Ивановна, сколько вам лет? – голос Благовещенского звучал мягко, успокаивающе.

Я чуть не ляпнула свой паспортный возраст, еще по той жизни, но потом спохватилась.

– Много. Восемнадцать… почти.

– И вы хотите все предвидеть и предусмотреть? Вы на себя слишком многое берете, Мария Ивановна.