нашему виду. Клан сурикатов или стая гиеновых собак часто формируется, когда несколько самцов из одного клана или стаи присоединяются к нескольким самкам из другого клана или стаи. Такой метод группового знакомства с самого начала обеспечивает относительную безопасность многочисленного населения вновь сформированного сообщества[797]. Табун лошадей часто формируется, когда свободно блуждающие особи из разных сообществ объединяются в образование, которое можно рассматривать как мини-вариант «плавильного котла». Наиболее близкая ситуация у людей – когда представители истребленных групп объединяются, формируя общину: так случилось с некоторыми американскими индейцами и беглыми рабами-африканцами, известными как мароны, которые создавали общества, разбросанные по всему Новому Свету[798].

Разрушение человеческих обществ

Исходя из вышесказанного, раздел, по-видимому, является обычным путем к рождению человеческих обществ и сообществ других видов позвоночных. Деление дает виду явные преимущества, к тому же обе стороны, как правило, многочисленны, когда начинают отдельное существование[799]. Тем не менее маловероятно, что раздел человеческого общества похож на лишенный стрессов, автоматизированный процесс, характерный для медоносных пчел. В сообществах насекомых группы недовольных не поднимают мятеж, но люди, в конце концов, являются типичными сварливыми позвоночными. У нас имеется достаточно информации, чтобы определить факторы, которые, вероятно, вызывали распад обществ, состоящих из локальных групп охотников-собирателей, и оценить, какова возможная роль этих факторов в распаде оседлых обществ, включая современные государства.

Раздел общества у кочевых охотников-собирателей, вероятно, не ускоряли местные социальные проблемы, такие как семейные ссоры или избыточное воздействие социальных стимулов на людей, у которых частной жизни почти не существовало[800]. Учитывая, насколько свободно люди могли перейти в локальные группы, расположенные где-нибудь в другом месте в пределах территории, подобные конфликты можно было решить без болезненного социального разрыва[801]. Что характерно, распад плохо функционирующей локальной группы не влиял на представление каждого о том, кто он такой, – на его идентичность. Жизнь продолжалась после того, как люди выбирали, с кем из их общества они чувствуют себя более комфортно. Раздел общества становился более типичным результатом разлада между более крупными объединениями людей, во многих локальных группах. Именно на этой стадии у нашего вида начинал разворачиваться двухэтапный процесс, наблюдаемый у наших родственников-приматов и других млекопитающих: появлялись фракции, с которыми люди становились все более связанными, а затем, часто годы спустя, следовало обострение отношений.

Вопрос в том, что́ приводило к появлению таких фракций, поскольку многие факторы, обусловливающие возникновение группировок у других позвоночных, по-видимому, не так важны в человеческих обществах. Тем не менее стоит их рассмотреть последовательно. Нехватка пищи, воды, брачных партнеров или убежищ, имеющая значение при разделе сообществ у других видов, в конечном итоге помогла ускорить падение многих человеческих обществ. Даже в этом случае дефицит ресурсов не является необходимостью для процесса. Поскольку общины не имели лидеров, маловероятно, что их судьба зависела от действий конкретных людей в том смысле, в котором это описано для шимпанзе в Гомбе, которые отдавали предпочтение разным претендентам на доминантный статус. В любом случае к разделу нельзя было принудить; люди в локальных группах восстали бы против самой идеи[802]. Трудности с координацией деятельности могли изредка представлять проблему, но для живущих далеко друг от друга в общине и так обычно не было необходимости в сотрудничестве со сколько-нибудь большим количеством людей. К тому же, поскольку люди в локальных группах уделяли мало внимания кровным родственникам, за исключением самых близких, ослабление связей биологического родства среди растущего населения, вероятно, тоже не имело значения. Кроме того, фиктивные родственники – люди, которых человек мог называть отцом, тетей и так далее, – по-прежнему находились везде в обществе. Сохранять связь с союзниками, наверное, становилось труднее, когда численность сообществ превышала тысячу человек, но, вероятно, не намного. А из-за использования общих маркеров, крупных (ритуалы, язык) и мелких (манеры, жесты), присутствие незнакомцев или, по крайней мере, не очень хорошо знакомых людей больше не представляло собой такую проблему, какой оно могло бы стать для шимпанзе или бонобо в растущем сообществе.

В действительности за счет общих маркеров общества у людей модель разделения на группировки перед окончательным разделом, свойственная млекопитающим, претерпела изменения, и этот переход от индивидуального распознавания к анонимным обществам непосредственно повлиял на способы, посредством которых происходило разрушение обществ. Возможно, решающая роль маркеров в социальных разрывах не сразу видна. В конце концов, общие маркеры способны снизить напряжение между индивидами, которое побуждает других приматов обострять отношения. В истории периодически повторяются ситуации, когда люди, глубоко отождествляющие себя друг с другом, не только стойко держатся, но и объединяются и процветают в самых тяжелых условиях[803]. Морите их голодом или преследуйте, собирайте вместе или разделяйте, но смею вас заверить: связи, которые объединяют людей наиболее прочно, помимо уз с ближайшими родственниками, – это их принадлежность к обществу. В тех случаях, когда в стаде нечеловекообразных обезьян или кружке луговых собачек отношения неизменно испортились бы, маркеры дают людям способность оставаться преданными другим членам общества. Фактически, учитывая преимущества большой численности для победы в конкурентной борьбе с другими обществами, мы можем предсказать, что, как только наши предки стали использовать маркеры, чтобы отличить «своего» от чужака, человеческие общества смогли расти без ограничений. Все-таки, когда маркеры общественных насекомых надежны, для связи с астрономически огромным сообществом нужно затрачивать не больше усилий, чем для связи с крошечным: аргентинские муравьи продолжают сохранять общую идентичность с остальными муравьями в своей суперколонии даже после того, как она распространилась по континентам, стерев с территории всех соперников.

Тем не менее нужно проводить различие между неизменной смесью молекул, определяющей сообщество муравьев, и неописуемо различными маркерами, которые связывают человеческое общество. Несмотря на социальную прочность, которую маркеры дают людям, со временем на даруемую ими стабильность нельзя надеяться. Наши маркеры не высечены в камне, а подвергаются изменениям, порождая социально-классовые отличия, региональные варианты и многое другое. Даже несмотря на то, что размер популяции не является проблемой для Homo sapiens в такой степени, как для шимпанзе, разрушительные различия в маркерах обязательно становятся реальностью для нашего вида, если множество людей редко взаимодействует, – обычная ситуация при расселении первых людей в локальных группах. Чем больше изменений накапливается в маркерах общества, а люди к ним не приспосабливаются, тем более велика вероятность появления в этом обществе все большего числа фракций. В конце концов – в локальных группах людей скорее раньше, чем позже (о чем я расскажу дальше), – каждое общество достигает критической точки.

20

Динамика понятия «мы»

В 1950-х антропологи зафиксировали, что