Я только головой покачала, взяла Ярослава под руку, и мы медленно пошли к дому.

Прошмыгнули внутрь мы, как воры, чтобы не пугать домашних, и поднялись ко мне. Волков молчал, не говорил ни слова, и это напрягало. Я ждала от него вопросов, я ждала от него миллиона вопросов, начиная с близнецов и заканчивая самим Ирзом, но Ярослав продолжал молчать. Тишину, казалось, можно было потрогать. Она давила на плечи, сковывала движения и… я будто чувствовала ее холодное лезвие у горла. Отчего-то даже ступеньки не скрипели под ногами.

Может, стоит самой заговорить об этом? Или заговорить хоть о чем-нибудь?

Захотелось заорать. Или затопать ногами. Что-нибудь сломать.

— Мара, — Яр вдруг остановился, положил свою ладонь поверх моих пальцев, уже сжимавших дверную ручку комнаты, останавливая.

Сейчас спросит…

— Ты сказала мне, там, на даче, что не будешь меня ни о чем спрашивать, потому что я не хочу рассказывать.

Я кивнула, вглядываясь в желтые змеиные глаза, рассматривая синяк под глазом и разбитые губы, ссадину на виске, чувствуя, как мурашки бегут по коже, как дыхание с шумом вырывается из легких.

— Так вот, я тоже не буду тебя ни о чем спрашивать. Если захочешь, расскажешь. Не захочешь — я пойму.

— А как же пресловутое и извечное: «Я должен все о тебе знать. Ты должна все мне рассказывать»? — спросила все-таки, повернув ручку, втягивая Ярослава за собой в комнату. Выдыхая. С огромным облегчением выдыхая, расслабляясь.

— Ты никому ничего не должна, тем более мне — это раз. А два…

Он стоял такой серьезный, сосредоточенный и… помятый, побитый, все еще в крови практически с ног до головы, а мне… мне хотелось… ох сколько всего хотелось на тот момент, но я лишь крепче сжимала сильную руку и слушала бархатный, низкий голос.

— Ты знаешь старую притчу про мужика и сундук?

— Сундук Нури Бея? — я нахмурилась, не совсем понимая, подтолкнула Яра к двери в душ.

— Нет, — покачал он головой, усмехнувшись. — Есть другая, более… жизненная, что ли.

— Тогда не знаю, — я усадила мужчину на край ванной и открыла ящик под раковиной в поисках ножниц. Все равно футболка порвана, а так будет менее болезненно. — Расскажи.

— Жила-была одна баба, — улыбнулся Змеев, улыбнулся очень хитро, с пониманием, — которая все хотела знать о своем муже, везде за ним тенью ходила, даже на рыбалку одного не отпускала. Все он ей должен был рассказывать, обо всем докладывать, а если нет, значит не любит он ее. И вот как-то уехала баба к матери, а когда вернулась, увидела в прихожей большой сундук, запертый на замок. Пришел муж с работы, а она его спрашивает, что, мол, за сундук такой, откуда взялся и почему закрыт. Ответил муж, что его это сундук и что не должна баба его открывать. Возмутилась женщина было, но мужик сказал, что если попробует она открыть замок, то выгонит он жену из дома, и замолчала женщина.

— Пока интересно, — усмехнулась я, снимая с Волкова остатки рубашки, обнажая торс. — Ты умеешь интриговать, — выглядело все гораздо лучше, чем я ожидала, но все равно хреново.

— А то, — сверкнул Яр на меня лукавыми глазами. — Слушай дальше. Шли дни, один, второй, третий, баба ходила вокруг сундука, пыталась хотя бы чуть-чуть приподнять крышку, чтобы узнать, что внутри, но ничего у нее не получалось. Извелась просто вся. Прошла неделя, женщина снова попросила мужа показать, что в сундуке, муж снова ответил отказом. Прошла еще одна неделя, и все повторилось. Она стала просить каждый день, но муж был непреклонен.

— Не томи уже, — «сурово» нахмурилась я, щелкая перед носом Волкова ножницами, прежде чем отложить их на раковину, уже предполагая, чем закончится притча Ярослава.

— Не торопись, — ответил Гад с расстановкой и выражением глубокой просвещенности на лице. — Женщина просила и просила, перестала есть, пить, плохо спала, гадая, что же в сундуке. А в один прекрасный день не выдержала, взяла топор и расколотила крышку. И каково же было ее удивление, когда выяснилось, что сундук пустой. Когда муж вернулся с работы, она так и сидела на полу, напротив сундука, а вокруг валялись деревяшки. «Уходи», — сказал ей муж. «Но он же пустой! — возмутилась баба. — Все это время ты прятал от меня пустоту!». «Именно, — кивнул муж. — А теперь уходи, не жена ты мне больше». И выгнал бабу из дому, — закончил Яр немного насмешливо и тихо, склонив голову к левому плечу, смотря на меня исподлобья.

— Мои сундуки не пустые, — провела я по щеке Волкова мокрым полотенцем. — И их содержимое скорее похоже на то, что лежало в ящике Пандоры.

— Знаю.

— Возможно, даже опаснее.

— Знаю.

— И я ценю то, что ты даешь мне возможность оставить эти сундуки запертыми.

— Знаю, — широко и легко улыбнулся Змеев.

Я продолжила вытирать ему лицо, касалась острых скул, подбородка, лба. Шумела в раковине вода, светло-зеленое полотенце стало розовым, окрасившись кровью Яра, тихо гудела вытяжка под потолком.

— Каждый имеет право на такой сундук, а муж и жена особенно, — продолжал он говорить, я перешла на плечи и шею. — Желание все знать о партнере — лишь отражение неуверенности и ревности.

— Не включай психолога, — закатила глаза, фыркнув. — Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Давай на этом и остановимся.

— Любой каприз, — приподнял мужчина руки, как бы сдаваясь, и прикрыл глаза.

Я покачала головой, вернувшись к прерванному занятию.

Раны, оставленные Ирзамиром, внушали определенные опасения — слишком глубокие, слишком неровные, слишком их много. Плечи, грудь, руки…

— Я позову Кита, и он поможет тебя зашить и забинтовать, — отшвырнула я красное теперь полотенце в раковину.

— Не надо меня шить, — открыл Змей холодные глаза. — Перебинтовать можно, шить не надо. Гад все сделает сам.

— Уверен? — переспросила, скептически рассматривая Волкова, отстраненно отмечая, что мне ужасно жалко его испорченные татуировки, особенно на руках. Бред всякий в голову лезет.

— Да.

— Ладно, большой парень. Здесь мы справились, но…

Он усмехнулся, поднялся, не дав мне договорить, снял с себя штаны и белье и шагнул в ванную.

Засранец. Чертов засранец.

— Гад, — улыбнулся мужчина, поворачивая ко мне голову, снова то ли прочитав, то ли угадав мысли.

Я колебалась не больше пяти секунд, потом тоже сняла с себя штаны, толстовку и шагнула к нему, открывая вентили, снимая душ и закрывая дверцу.

— Повернись ко мне лицом, пожалуйста, — к моему удивлению, голос звучал вполне нормально, никаких тебе хриплых ноток, никакого излишнего придыхания.

Волков молча повернулся, передал мне губку, забрал из рук душ. Его пальцы были горячими, глаза голодными, вдохи и выдохи слишком длинными для того, чтобы я могла считать, что он спокоен.