– Мне нельзя делиться с тобой подобными знаниями, но раз уж начали… – Алатар пожевал губами. – Мы, бенгардийские тигры, верим, что все ныне живущие и те, кого уже давно нет с нами, в своё время будут или уже были когда-то на месте артифекса. Вселенная – она живая, а как всякое живое, она стареет и умирает. И когда Вселенная отпляшет своё, через такое количество лет, которые ты и представить себе не можешь, она растянется, как резинка, чтобы потом сжаться до размеров игольного ушка. И к этому времени артифекс должен выбрать, кому передать свои силы, чтобы с ними уже другой артифекс вошёл в новый мир. Это как… как…

– Как переезд? – подсказал Астра.

– Точно, как переезд. Только с собой берёшь весь скарб, все свои пожитки – ничего нельзя забыть, так как обратного пути нет. И оставляешь за собой одни лишь голые стены. Тот, кто только что был во главе всего, сливается с перворождённой бездонной тьмой: как вы придаёте тело земле, так и во тьму уходит некогда всемогущий артифекс. Но ничто и никто не уходит насовсем. В этом мире мы все лишь меняемся местами, и это хорошо. Мои братья и сёстры не пропали бесследно: они и по сей день живы в моей памяти – лишь ждут своего часа. Запомни одно, Астра: каждое твоё слово эхом разносится меж звёзд, покуда вместе с ним не потухнет и последняя звезда, каждое твоё решение в конце концов приводит мироздание в движение. Быть может, когда-то ты или я был артифексом… Будоражит сознание, не так ли?

Астра заворожённо слушал Алатара, кивая, как заведённый, и внимал каждому его слову, но позволил себе спросить, словно извиняясь:

– А вот если… если кто-то запрёт артифекса в клетку, как птицу, и отберёт у него искру? Как ярко, наверное, сияет искра самого артифекса!

– Такое, конечно, возможно, но… – почесал голову Алатар, – с искрой артифекса ты способен выстраивать мир по собственному велению и хотению, быть везде и всюду, и сразу, видеть, как с искренником, все души, а тут – в клетке защёлкнуть… Нет, ну не могу я представить такое своим скудным умишком, хотя сам всегда говорю, что в нашем мире возможно всё. Ах, и ещё: перед тем как отнять у артифекса его искру, ты должен будешь поглотить все звёзды, лопнуть все чёрные дыры, стереть в порошок все планеты, вообще всё, да чего там – атомы расщепить, пылинки за собой не оставить! Короче, каким-то образом ускорить распад Вселенной. А как такое провернуть? Нет, в голове не укладывается.

– С подобной силой можно, наверное, и во времени перемещаться? – замечтал Астра. – Только представь: прикоснуться к камням, которые целовал ещё сам артифекс!.. Ух, сколько бы я их насобирал!

– Астра… – протяжно вздохнул Алатар. – О чём мы только что с тобой говорили? Каждый шаг оставляет след. Зелёный коридор так ничему тебя и не научил? Невозможно путешествовать во времени.

– Как-то не вяжется это со всесилием артифекса, – засомневался Астра. – В чём же оно тогда? То нельзя, потом выяснится, что и это нельзя! – понурил голову юный кинокефал.

– Всесилие, – сдержанно ответил Алатар, – не предполагает, что ты будешь делать всё, что тебе вздумается. Существует порядок. И его следует поддерживать. Полуартифекс ты или не полуартифекс, искра требует сил, которые ты черпаешь из своей души, с каждым разом всё источая и источая её, пока, в конце концов, не осушишь до дна. Помнишь бой с мышегадом?

– С кем? – спросил Астра.

Тут Алатар вспомнил, что рассказал о придуманном им прозвище для крылатого кошмара только Агнии, и сказал:

– Ну, с тем летучим гадом, которого ты победил палкой-мечом?

– Да, помню.

– Ну так вот. Когда я сражался с ним, помнишь, что потом со мной было? Вот. А всё потому, что я использовал искру. У полуартифексов всё так же, только они гораздо сильнее и выносливее.

– Откуда тебе обо всём этом известно? – спросил Астра.

– Бенгардийским тиграм дана мудрость, не подвластная другим живым существам. В каждом бенгардийце ярко горит искра. И с ней я могу сотворить чудо, маленькое чудо. Я, конечно, как полуартифекс, перемещаться в пространстве не умею или заглядывать в глубину чужих душ… Но что для вас чудо, для нас, бенгардийцев, – обыденность. Мы уже давно не замечаем красоты искры. Как многие из вас, кинокефалов, например, не видят красоту в горящем огне. Не все тигрята с рвением читают книги, посвящённые искусству подчинения искры, так же как и вас не застанешь летним днём под тенистым деревом, с увлечением проглатывающими учебник по точным наукам. Лично меня больше обучали боевым искусствам с вплетённым в них искусством искры, чем чистому её владению. Но кое-что я да умею. Но у меня никогда не лежала душа ни к тому, ни к другому. Я мечтал врачевать. Поэтому я находил отдушину в сборе лечебных трав в горах. Мой же отец видел во мне воина. А я… я его надежд не оправдал.

– Ты воин, Алатар, – поспешил утешить его Астра. – Ты встал на нашу защиту. И сейчас проявил храбрость рассказать обо всём мне… Прости, а что за маленькое чудо?

– А ты закрой глаза. Да не бойся ты так, просто закрой, и всё, – сказал как приказал Алатар, отвернув морду, словно не желая видеть, как от волнения пыхтит его ученик.

– Я закрыл, – с трепетом сказал Астра и почувствовал, как ему на голову упала тигриная лапа.

– Медитация учит сосредоточению. Сейчас ты взволнован, тебя переполняет восторг открытий, и ни о каком сосредоточении и концентрации речи идти не может. Поэтому я помогу тебе.

Тяжёлая, переполненная мыслями, образами и впечатлениями, гудящая от них голова юного кинокефала вмиг освободилась от тяжкого бремени умозаключений и раздумий, от всего, облегчилась, как когда проваливаешься в сон. Мозг перешёл словно в состояние газа. Перед закрытыми глазами бликующая цветистая пустота сменилась коричневой, а затем чёрной пустотой.

Астра, сжимая веки, силился разглядеть, как тусклым алым светом мерцает тоненькая, как паутинка, нить, тянущаяся из груди Алатара к нему, а от него, из его сердца, выходит бессчётное множество других паутинок: таких же алых, а ещё синих, оранжевых, фиолетовых… Каких только не было! Астра протянул дрожащую руку и провёл по ним, словно по струнам.

– Никогда такого не видел… – прошептал он.

– И не увидел бы, не заглянув себе в душу. Все наши трудности из-за того, что мы боимся нырнуть с головой на глубину, довольствуемся мелководьем, а то и вовсе одной сушей. Скажи: