сидящий тигр, заключённый в овальный орнамент из цветущих лиан, с надписью по его краям на бенгардийском языке. Юный кинокефал покрутил флягу: в ладони ощущался её вес; потом покачал ладонью вверх-вниз, и ладонь неизбежно тянуло к земле. «Металлическая, – подумал он про себя. – Из алюминия, а может, и правда из серебра». Астра ещё повертел фляжку, и в ней со дна к горлышку и обратно перемещался, булькая, пузырь воздуха.

– Предвосхищая твоё любопытство, – начал Алатар, внимательно следя за каждым движением ученика, – скажу, что внутри ценный клад. Его ценность, возможно, превосходит даже ценность малахитовой травы. Ради одной капли того, что находится внутри этой серебряной фляги, многие, верю, способны пойти на страшные преступления.

– И что же там, внутри? – нахмурился Астра, поднося флягу ближе к переносице и щурясь, чтобы получше разглядеть каждую мелкую деталь гравировки, каждую царапинку.

– Даже если я скажу, ты всё равно не поверишь, – покачал головой Алатар. Своими изумрудно-янтарными, пронзительными, пронизывающими до нутра глазами он врезался в Астру. – Если скажу… Если скажу, ты должен будешь дать слово, что никому об этом не расскажешь, даже если вдруг так случится, что меня не станет. Ни под страхом смерти, ни под пытками, сколько бы тебе ни предложили взамен, какие бы удовольствия мира ни сулили, ты не должен выдать этой бенгардийской тайны. На все расспросы ты обязан отвечать только: не знаю, никогда не слышал и не видел. Понял меня? Дай слово!

– Даю слово кинокефала! – выпалил Астра, положив руку на грудь.

– Ох, братец… – вздохнул Алатар. – Мне было бы куда спокойнее, не поспеши ты так с ответом. Осознаёшь ли ты по-настоящему важность происходящего, не одно ли природное любопытство движет тобой? Готов ли ты нести на своих плечах эту тяжелейшую ношу? Подумай хорошенько, ведь пути назад не будет. Не передумал? Даёшь слово?

– Да что же там, наконец! – не выдержал Астра, из всей сердечной глубины произнеся: – Даю, даю!

Алатар потоптался на месте и быстро выговорил:

– Там живая вода.

– То есть…

– Живая вода, – громче повторил Алатар. – Ты не ослышался. Каждый бенгардиец, умирает ли он своей смертью или принимает её в бою, почитает за честь вверить свою жизнь, свою душу одной-единственной капле, истинно драгоценной капле, которая будет храниться в этом сосуде. Мы пробовали получать живую воду от рыбы, которой питались. Но, во-первых, рыба молчит и оттого поделиться своей душой не может, как бы она того ни хотела. Во-вторых, даже если бы смогли получить хотя бы каплю живой воды, нам бы пришлось переловить всю форель из всех рек Земли. Нет, чтобы вода стала живой, одного слова, одного согласия недостаточно. Это ещё и ритуалы, длящиеся часами, если не днями, требующие сплочённой работы многих и многих бенгардийцев, знающих своё ремесло бенгардийцев. Мне, например, такое не под силу. И, увы, уже никогда не будет… А здесь, – Алатар вытащил из-за своего левого уха флакон, держа его перед Астрой на раскрытой лапе, – здесь, как ты мог уже догадаться, мёртвая вода, – подойдя ближе, Астра увидел, что и на чёрном флаконе-кости вырезан рисунок тигра, только теперь не самого тигра, а его скелета, тоже сидящего. И тоже с раскрытой пастью – в неё падали капли, крашенные, как и сам тигр, золотом. Всё те же лианы в овале, только сильно сплюснутом, те же надписи на бенгардийском. – Мёртвую же воду добыть гораздо труднее, – продолжал Алатар. – Она – слеза раскаявшегося предателя, раскаявшегося неподдельно, истинно, она же – и кровь убийцы, смешанная с той слезой.

– А зачем мёртвая вода, если есть живая? – спросил Астра, переводя взгляд с фляжки в своей руке на флакон и снова на фляжку.

– Живая вода возвращает к жизни мёртвых, это её единственное и прямое назначение. Но без мёртвой воды живая – водица из лужицы, и не более. Мёртвая вода своего рода проводник, который за шкирку затаскивает душу обратно в тело. Кроме того, она залечивает любые раны, без разницы, где она у раненого, – если он, конечно, ещё жив, – кем и каким оружием она была нанесена и насколько рана смертельна. По незнанию можно и живого мертвеца сотворить. Был в нашей истории подобный случай. Так мы нашего брата толпой не смогли взять. Мышцы крепкие, как кремень, а в пустых глазах лишь безудержная ярость. Понятно почему: ведь чаще всего последнее, что они помнят из жизни, – это боль и страх. И этот один клочок памяти теплится у них в мозгах.

– Как же так вышло? – сочувственно полюбопытствовал Астра.

– Ошибки такой величины не допускаются, а попускаются, попускаются по одному злому умыслу. Ты должен понимать, никто в здравом уме не доверит проводить ритуал воскрешения неопытному юнцу. То был старый, если не сказать древний, бенгардиец. И случилась вся эта история давным-давно. Старец был не просто старец, но мудрец, старейшина, – только старейшине доступна живая и мёртвая вода. Обычно мы совершали обряд воскрешения после кровопролитных сражений – вытаскивали с того света одного королевского стража. Всё это происходило при всём честном народе и обязательно в присутствии короля. Сначала король проливает мёртвую воду, а за ним тут же старейшина – живую, причём медлить нельзя, а ещё оба должны читать сложные по составу священные тексты.

– Дай-ка угадаю, – предположил Астра. – Сосуды подменили?

– Именно. Только потом из записей, найденных в доме у этого безумного старика, мы выяснили, что он давно замышлял заговор против короля. Правда, план старейшины провалился, его первого и растерзали. Белая мать-тигрица, как тот оживший мертвец бросал в нас валуны с горных хребтов! А от его прыжков сотрясалась земля. Да, было же место подвигам…

– Ты был там? – у Астры перехватило дыхание.

– Нет, что ты! – рассмеялся Алатар. – Той истории тысячи лет. Удивительно, что ты её не слышал. Почти легенда. Предание. Мой… король был самым честным и справедливым среди всех королей, когда-либо правящих Бенгардией. Его бы никто и не подумал свергать с престола. И если бы не та бойня…

– Мне жаль, – печально склонил голову Астра. – Он бы гордился своим народом, услышав такие слова от своего подданного.

Алатар бросил на него измученный взгляд и сказал:

– Что сожалеть о прошлом? Я давно перестал оглядываться назад со слепой надеждой. Я примирился с судьбой. Было бы глупо не примириться после двух лет.

– Если ты говоришь, что доступ к воде был только у старейшин, то как она в итоге попала к тебе? Или ты…

– Нет-нет, я не старейшина, я больше подхожу на роль неопытного юнца, – опередил его Алатар. – После бойни мне ничего не оставалось, как