– Но твою книгу, право, увлекательно читать. Любопытнее некоторых, которые мне доводилось изучать прежде. Ладно, дело твоё. Молчи, если тебе так угодно.

– А что же получается, у тех, кто решился на такой поступок… ну, о чём мы сейчас с тобой только что говорили… их что, никак не спасти?

– Спасти-то можно. Но здесь как на войне: всех не спасёшь. Ты только запомни главное: этому поступку нет и никогда не будет оправдания, как и любому злу. Ошибка из рода, когда уже ничего не исправишь. Всегда крепко цепляйся за жизнь зубами и не отпускай, не отпускай ни за что! Ты счастливец, что обрёл вот это, – Алатар ткнул лапой в голову юному кинокефалу. – Ты неповторим, хоть и похож на всех остальных, ты не прост, хоть и просто устроен. Там, в колыбели, мы будем не одни. Встретимся со старыми друзьями, с родными, с праотцами, с нашими учителями и вдохновителями. Но даже они вряд ли смогут чем-то помочь тому, кто стал тьмой.

– Если то, что ты говоришь, правда, тогда о ней стоит трубить по всей земле, развесить на каждом столбе, скармливать с молоком матери! – вскричал Астра.

– Если правда… – хмыкнул Алатар. – Теперь ты понял, почему мы, бенгардийские тигры, считаемся миролюбивыми созданиями? Отнимешь жизнь – и нарушишь привычный ход вещей, все возможные вероятности и события, которые могли случиться, они в мгновение ока сотрутся с холста пространства и времени. Ты можешь подумать, что в этом нет ничего такого – история сойдёт на другую тропу, и только. Так-то оно так, но ты никогда не сможешь с точностью сказать, не ждёт ли нас там, в конце той тропы, вселенский тупик. А отнять жизнь у самого себя… Нет поступка более предательского. Отнимая у себя жизнь, ты можешь отнять у мира артифекса. И тогда на твоей совести будет судьба уже не одной жизни.

– Репрев бы на это сказал: «После моей смерти – гори всё синим пламенем!» – как-то слабо усмехнулся Астра.

– И снова был бы не прав. Поменьше его слушай: от таких, как он, мир и плачет. Скажу тебе по секрету: его судьба окутана для меня мраком. Его нить вдруг обрывается, и… всё. Когда ты видишь, что чья-то нить обрывается, чаще всего это означает одно – бесславный конец. Но я не вершитель судеб и даже не пророк, поэтому могу ошибаться.

– А вот про… отнять жизнь у себя, – робко продолжал Астра. – А как же воля? Разве она не была нам дана, чтобы распоряжаться своей жизнью, как нам заблагорассудится?

– Да, воля – такой же дар, как и искра, как и жизнь, но воля – разрушительный огонь; она призвана устраивать в порядке – разлад, раскол, распад, но она же и приводит в движение мироздание, даёт жизнь, разнообразие. Ты способен творить как страшные дела, так и великие. Ты вправе делать всё, что пожелаешь, и никто не может тебе помешать. В этом и кроется красота нашего мира. Но, как и говорил, всё имеет последствия. Лишая себя жизни, ты обрываешь незримую связь между собой и твоими близкими, с теми, кто ещё даже, возможно, не повстречался тебе на твоём жизненном пути. И если уж ты считаешь себя низшим существом, червём, которому никогда не стать героем, те, кто мог бы сойтись с тобой на узкой дорожке, они, может быть, и стали бы героями, но без тебя – не суждено! Иногда одним словом мы можем направить другого на верный путь.

– Не каждому суждено быть героем, – сказал Астра.

– Ты и не обязан им быть. Тебе до конца может быть неизвестно твоё предназначение. Я лишь говорю о том, что у каждого оно своё.

– А что если я нем, а хочу петь? Что если я глух, а хочу слышать шум прибоя? Что если я слеп, а мне хочется смотреть на звёзды? Кто я тогда, Алатар? Неполноценный, лишний? И что если никак не примириться со своей неполноценностью? Что делать тому, кому из всех судеб досталась самая несправедливая? Жизнь обесценивается, ты начинаешь спрашивать: куда её девать, на что её потратить? Не милостью ли будет артифексу даровать тебе смерть? Но когда, в какой день: завтра или на склоне лет? Всё ведь совершается с его позволения, и даже если ты отрицаешь его или отрекаешься не то чтобы от самого артифекса – от его мудрости, придётся тогда тебе наделить мудростью кого-то или что-то другое. Но если ты не замысел артифекса, тогда… Подумать только, всего этого мира не должно было существовать, и тебя, и меня не должно было быть в помине! Ты ошибка вселенского масштаба, космический математический просчёт… Но нет, вот мы здесь с тобой – я и ты – сидим и ведём беседу. А миллиарды лет мир только и делал, что готовился к нашей беседе. И с тех пор в тебе и во мне бьётся солёная волна давно высохших морей, в тебе перетекает свет давно истлевшей звезды, от которой, может, и уголька не осталось на небесном пожарище.

– Так думают те, Астра, кому жизнь стала в привычку и кто совсем разучился удивляться, – ответил ему Алатар.

– Ну зачем мне учиться удивляться – скажет тебе какой-нибудь Репрев? Мне и так хорошо живётся. Что ты ему ответишь?

– Ничего. Я не вступаю в споры. И особенно с такими, как Репрев. А сейчас – не возражаешь, если мы вернёмся к тенебре? Благодарю. Тенебра – основа любого творения. Всё в нашем мире берёт своё начало из тьмы – так, ребёнок появляется на свет из утробы матери, а звезда – в космической черноте. Во тьму же нам всем проложен прямой путь. Твой чистый лист, твоё полотно – это тьма, только закрой глаза и представь, вообрази всё, что пожелаешь, – зажжётся искра, и ты привнесёшь это в свой мир. Как живое рождается из темноты, как и уходит в неё в конце, как в её глубине вращаются планеты, загораются и гаснут звёзды, она и место преступления, и место любви. Я показал тебе маленькое чудо, а теперь пришло время для большого.

На холмике среди щетинки травы молчали небесно-голубые колокольчики. Алатар подплыл к ним своей грациозной походкой, накрыл цветок лапой, не примяв его и не поломав, закрыл глаза, и в ту же секунду колокольчики от корешков до вершков объялись завивающимся синим пламенем.

Алатар убрал лапу и поманил к себе Астру. Тот только этого и ждал – согнулся над огненным