с серьезными заболеваниями, такими как туберкулез, а владельцы предприятий обычно отсылали больных девушек домой умирать. «Вскоре после того, как я пошла на работу на фабрику Ямаичи в префектуре Нагано, — описывала одна из девушек свой опыт на рубеже веков, — туда же пришла и моя младшая сестра Аки». После двух лет работы Аки смертельно заболела. «Она пришла на фабрику в надежде получать по 100 йен в год и сделать нашу мать счастливой, — вспоминала старшая сестра. — Я никогда не забуду ее печальные глаза в тот момент, когда она покидала фабрику, изнуренная и потускневшая. Я чувствовала, что для такого ослабленного человека, как она, невозможно проделать путь более чем в сотню километров по крутой горной тропе. Но они не позволили ей остаться на фабрике. На то, чтобы отправить ее в больницу, денег не было. Ей ничего не оставалось, как пойти домой»{165}.

На фоне трудностей и проблем 80-х и 90-х гг. XIX столетия рождалось новое восприятие окружающего мира рабочим классом. Многие работницы текстильных предприятий сочетали низкую степень самоуважения с определенной гордостью за тот вклад, который они вносили в дело успеха компании. Неудивительно, что некоторые девушки ощущали себя беспомощными жертвами. «Работа на фабрике — это работа на каторге, — пелось в одной песне, популярной среди мотальщиц шелка. — Здесь не хватает только одного — железных цепей»{166}. Другие песни отражали горькое осознание работницами степени своей эксплуатации: «Чтобы убить фабричную девушку / Вам не надо ножа; / Просто раздавите ее / Тяжестью тонкой пряжи». В то же самое время многие молодые женщины сознательно определяли себя как кодзо, или «фабричные девушки», которые выделяли себя в самостоятельную категорию, отличную от владельцев и управляющего персонала фабрики. Более того, они знали, что их низкие заработки оборачиваются огромными прибылями Сибусава и других предпринимателей: «Не насмехайтесь над нами, / Обзывая нас «фабричные девчонки, фабричные девчонки»! / Фабричные девушки — / Это самая большая драгоценность компании».

Открытое неповиновение также было частью менталитета девушек-рабочих. Иногда они выражали свой протест, создавая собственных героинь, таких как Иватару Кикуса, которая не побоялась выступить против мужского насилия. Однажды вечером, находясь вне территории фабрики, Иватару отбила нападение мужчины, который до этого изнасиловал и убил нескольких работниц. Сильный удар в пах заставил насильника отказаться от своих намерений. Вскоре девушки на соседних фабриках распевали такую песню:

Не говорите презрительно:

«Фабричная девушка, фабричная девушка».

Иватару Кикуса —

Вот настоящая фабричная девушка,

Иватару Кикуса — вот блестящий

Пример фабричной девушки.

Давайте отобьем яйца

Всем ненавистным мужчинам!

Господин надсмотрщик, господин начальник,

Держите ухо востро!

У нас есть пример —

Иватару Кикуса.

Кто осмелится сказать, что

Фабричные девушки слабые?

Фабричные девушки, и только

Они, создают богатство.

В иных случаях девушки смело бросали гневный вызов своим работодателям. «Владельцы мануфактур по производству шелковой нити, — писала одна женщина в конце 80-х гг. XIX столетия, — подвергают нас отвратительным притеснениям. Они смотрят на нас как на рабов, как на грязь. Мы же расцениваем своих начальников как отвратительных людей и наших злейших врагов»{167}. В 1886 г. девушки, работавшие в Амамийя, трансформировали это свое отношение в непосредственные действия, организовав первую в истории Японии забастовку на промышленном предприятии. Это событие вдохновило на подобные действия и персонал других фабрик. В 1899 г. молодые женщины, работавшие на хлопкомотальную компанию Тенма в Осака, объявили забастовку, желая добиться повышения заработной платы. Тремя годами позже почти 150 работниц в Кофу покинули свои рабочие места в знак протеста против низких зарплат, условий труда и «несправедливого соглашения». В 1898 г. женщины фабрики Томиока выступили с требованиями улучшения питания, увеличения новогодних каникул и повышения оплаты труда. В конце XIX в. по всей Японии женщины-работницы осознавали себя кодзо, фабричными девушками, которые могли надеяться на улучшение условий жизни и работы, совместно выступая против произвола владельцев и управляющих.

Мужчины в 80-90-е гг. XIX в. составляли менее 50 % от всего количества фабричных рабочих. Но их условия труда были значительно лучше, чем у женщин. Это объяснялось более высокой квалификацией работников-мужчин, и они были заняты в основном на «современных» производствах, которые специализировались на металлообработке, судостроении, производстве военного снаряжения, оборудования и в химической промышленности. В целом владельцы новых верфей, арсеналов и механических мастерских предпочитали нанимать традиционных ремесленников, таких как плотники, медники и кузнецы, которые могли быстро освоить новые технологии и стать мастерами по изготовлению паровых котлов, работать на токарных станках, управлять механизмами и тому подобное. Подобно работницам текстильных предприятий, мужчины, занятые в тяжелой промышленности, работали в грязных, темных и опасных цехах. Но, в отличие от женщин, они в целом могли не бояться физического наказания или сексуальных домогательств, а как квалифицированные рабочие, они получали значительно более высокую зарплату, чем фабричные девушки, как это показано в таблице 8.2.

Мужчины, работавшие на предприятиях тяжелой промышленности, также пользовались относительной свободой. Для них дисциплина была не столь строгой, как для женщин-работниц. Рабочие группировались вокруг более квалифицированных мастеров, или старших рабочих, известных как ояката. Ояката зачастую приглашались для организации тех или иных видов работ. Они набирали (или контролировали набор) работников и подмастерьев, которых обучали и которым выплачивали заработок за счет фиксированной суммы, выделяемой владельцами фабрики. Таким образом, на верфях в Йокосука в начале 90-х гг. XIX в. каждый завод или фабрика, входившие в состав этого производства, имели своего управляющего, штат конторских служащих, которые занимались бумажной работой, такой как заключение контрактов, учет и тому подобное, а также определенное количество мастеров, каждый из которых контролировал работу нескольких ояката. Однако высшее руководящее звено слабо разбиралось в тонкостях реального процесса производства, поэтому оно редко вмешивалось в деятельность ояката. Таким образом, последние «ощущали себя хозяевами положения» — так отозвался о них Ёкояма Генносукэ, первый серьезный исследователь нарождавшегося рабочего класса{168}. На ояката лежала окончательная ответственность за своевременное выполнение любой работы, а их доход зависел от разницы между их затратами и той суммой, которую они получали от руководства. Поэтому они ревностно оберегали свое право контроля над рабочими и определения распорядка и оплаты труда в цеховых помещениях.

Мужчины, работающие на промышленных предприятиях, имели склонность к частой смене места работы. В противоположность производству текстиля, для которого, казалось, существовал неисчерпаемый источник девушек, способных выполнять простейшие