Она? Карай твой? Связи никакой, ракетницу в пещере оставил. Выбраться отсюда – голову сломаешь. Предъявили ультиматум!

– Выбраться отсюда – я вас часа за три к вашей будке выведу, – усмехнулся Егор Степанович.

– Какой будке?

– Ну к этой, научной. Где весь этот бардак завязался. А вот насчет этого… Как его? Карая, что ли? – не знаю. Кто такой будет?

– Это они Серого Караем зовут, – вмешалась Ольга, до того сидевшая в оцепенении, опустив голову на руки. – Нет его. Еще вчера убежал куда-то. Я звала, звала – бесполезно.

– Ясненько, – так и сел Омельченко. – Значит, не будет вам генерала. А я уже губу раскатал. Может, вернется, почует хозяина?

– Побежал вдоль хребта. А когда он туда убегает, то это на несколько дней. Не знаю, что у него там за дела, но это уже не в первый раз.

– Ясненько, – тоскливо пробормотал Омельченко. – Мужик он самостоятельный, не спросишь. Получается в таком случае – рвать надо отсюда, и поскорее.

– Сделаем, – сказал Егор Степанович. – Интерес вот только у меня имеется насчет одного обстоятельства. – Он повернулся к Омельченко. – Это вас я тогда в пещерке, проходной нашей, подстрелил неудачно? Сам не соображу, как получилось. Вроде попал, а поплыл, слышу, как живой – руками машет, матерится, отплевывается. Ну, дела, думаю, обидел мужика. Оружие потерял, переживать будет. Так я карабин ваш достал, смазал, Донатосу отдал. Возверни, говорю, чтобы без обиды было. Возвернул?

– Было дело, – еще больше расстроился Омельченко. – Золотишко тоже ты собрал, которое я там заныкал?

– Чего ему там зря под ногами валяться. Еще кто-нибудь забредет. Я его второй раз, считай, спасаю. Амбал, тот, который на Ольгу Львовну с ножом, его в реку хотел. Еле поспел. Я его опосля вас полностью собрал, в том рюкзаке и находится. Ольга Львовна говорит, вернуть надо. Так что можете забирать.

– Стрелял-то зачем?

– За Ольгу Львовну испуг был. От одного избавились, другой с оружием объявился. Я ж не знал, какие у вас намерения.

– Ладно, проехали.

– Рыжье вернуть или как?

– На хрена оно мне. Я его в качестве доказательства хотел. Теперь, когда все в курсах, мне Карая бы отыскать. А то еще под взрыв ваш угадает. Куда, говоришь, он рванул?

– Если честно, в неизвестном направлении, – вмешалась в разговор Ольга. – Он у нас пес вольный, самостоятельный. Есть, правда, места, в которые он ни за что идти не хочет. Я в них тоже не хожу. Имеются тут такие места. В них только Донатас может. Наверное, потому, что здесь родился.

– Здесь? – удивился я.

– Его мать, – показала Ольга на портрет женщины. – Она умерла, когда ему было пять лет. С тех пор заботу о нем взял на себя генерал. Донатас считает его отцом.

– А настоящий отец?

– Погиб до его рождения. Подробностей не знаю. Кажется, он был литовец или латыш. Поэтому его так назвали. Странный он, конечно. Хотя тут все странные. Тут нельзя не быть странным. Природа здешняя не позволяет. А Донатас такой же свободолюбивый, как Серый. То есть Карай. Не смогу привыкнуть. Пусть он для меня так и будет Серый. Донатас не слушает никого, кроме генерала. Да и то…

Резко отодвинув и чуть не уронив стул, поднялся Пугачев:

– Если вы действительно все серьезно насчет минирования, нам надо немедленно уходить. Выйдем к реке, я дам сигнал, мои люди свяжутся по рации, вызовут саперов…

– Вы только погубите и их, и всех остальных, – оборвала его Ольга. – Разминировать невозможно.

– Прилетят лучшие специалисты.

– Пока они прилетят, здесь уже никого и ничего не будет. – В голосе Ольги зазвучали истерические нотки. – Он мне объяснял, но я ничего не поняла. Что-то очень сложное. Какая-то особая схема. Он хотел, чтобы не осталось никаких следов, никаких доказательств.

– Выходит, ваше назначение его преемницей фикция, жестокая шутка?

– Он не любит шуток. Если вы действительно хотите уходить, мне надо кое-что вам передать. Минут через десять вернусь.

Подав какой-то знак Егору Степановичу, она направилась к выходу. Тот шагнул было следом, но Пугачев преградил ему дорогу.

– Егор… Степанович, кажется? Вы пока побудьте здесь. У меня к вам несколько вопросов.

– Он мне нужен, – остановившись в дверях, резко сказала Ольга.

– Нам он тоже очень нужен. Без него, насколько я понимаю, мы отсюда не выйдем.

– Если я ему прикажу, вы не выйдет отсюда ни с ним, ни без него.

– Ну, зачем вы так, Ольга Львовна? – Пугачев снизил тон до примирительного, почти ласкового. – У нас с вами сейчас общая цель. И если честно, я не хочу рисковать. Кто знает, какие еще тут отыщутся неожиданности и загадки.

– Борисыч, – неожиданно вмешался Омельченко. – В конце концов, она здесь пока хозяйка, а не ты. Оставь женщину в покое. А Егор мне еще золотишко обещал вернуть. Мне же надо майору что-то на стол положить. А то так и будет думать, что это я рюкзачок умыкнул.

– Майору? Вы сказали, майору? – неожиданно остановилась уже было переступившая порог Ольга. – Вячеслав Евгеньевич совсем недавно говорил о каком-то майоре.

– Что говорил? О чем? Вы не перепутали? – торопливо стал задавать вопросы Пугачев. Видно было, что слова Ольги его чрезвычайно заинтересовали и взволновали. Он подошел к ней и придержал за локоть. – Вы обязательно должны вспомнить. Это очень важно.

– Вспоминать, собственно, нечего. Просто он помянул майора в очень неприязненном контексте. Матом и без всяких подробностей.

Неожиданно по всему лагерю включились динамики.

– Раз-два, раз-два, – проверяя связь, зазвучал голос генерала. – Хочу воспользоваться возможностью попрощаться со своим спецпоселением и с вами. Ждал этого момента много лет. Кстати, забыл поинтересоваться, как вам моя зона? Единственная и неповторимая. Не было такой и теперь уже не будет. – Генерал закашлялся, словно ему перехватило горло. – Между нами – горжусь! Знаете, сколько за все эти годы разведано, найдено, добыто? Прежней стране хватило бы на десятилетия. Построить города, заводы, электростанции. Думаете, преувеличиваю? Нисколько. Несколько лет назад я решил написать письмо Генеральному секретарю, в котором изложил всю нашу эпопею и просил взять на учет огромные материальные ценности и сделанные нами за эти годы открытия. А взамен воздать должное людям, которые смогли все это претворить в жизнь, сделать реальностью. Да, они были зэками, но здесь они не считали себя заключенными, потому что были свободны. Да, они не могли покинуть зону, но они знали, что они работают на страну, на народ, на будущее. А сейчас все изменилось. Если бы они были в курсе моего сегодняшнего решения, они бы одобрили его. Потому что великой страны не существует. Остались обломки, на которых копошатся