шапками снега. Самуил сдвинул ограду, тяжело дыша, как паровая машина; он уже был в летах. Богуши последовали его примеру. Пробираясь по колено в снегу, они двинулись в белый простор ночи, сознавая, что при свете звезд они видны, как на ладони. Со двора за их спинами доносились крики, хриплый смех и отдельные выстрелы, но, похоже, погони пока не было.

Впереди, где-то в четырехстах шагах, темнел лес. Летом это близко. Зимой далеко. Викторин брел к этой безопасной тьме, волоча за собой Тита, который отставал и шмыгал носом. Элегантные кожаные ботинки промокли до основания, и мороз обжигал ноги; Викторин пожалел, что не взял валенок, но обычно надевание их, даже с помощью Самуила, занимало несколько минут.

– Вон они! Вон! Тикают, сукины дети!

Грянули выстрелы, но они поднимали лишь клубы снежной пыли в десятке метров справа и слева от беглецов. Несколько хамов, должно быть, уже покинули двор и разбежались по округе. Викторин дернул Тита, который в ужасе сжался в комок и, парализованный страхом, не хотел идти дальше. Еще несколько шагов. Уже близко.

Они прорвались под спасительный покров леса, с трудом переводя дыхание. От холода болело в груди. Деревья вокруг напоминали сгорбленных старцев со снежной сединой в волосах и бородами – ледяными сосульками. Здесь царила тьма, но в ней было спасение, в темноте труднее кого-либо отыскать. Пахло морозом и хвоей. Но отдыхать у них не было времени, потому что хамы уже большой толпой вышли со двора и напали на след. Нужно было уходить вглубь.

Самуил вел, находя путь только ему известным способом. И хотя Викторин хорошо знал окрестности усадьбы, он уже давно потерял ориентиры: в полумраке зимней ночи тропинки путались и странным образом приводили совсем не в то место, куда вели обычно.

– Куда мы идем? – пан Богуш с трудом сдерживал стук зубов.

– В безопасное место. – Вата даже не обернулся.

Они несколько раз останавливались. Старый слуга вытянул голову вверх и огляделся, словно принюхиваясь. Викторин мог бы поклясться, что видит его черный язык, торчащий из его рта. Страх, холод и усталость могут спутать чувства.

Хотя уже не было слышно никаких звуков погони, ничего, кроме скрипа деревьев, Самуил несколько раз менял направление марша. Один раз они услышали впереди далекий хруст, шорох хвои, треск ломающейся ветки. Старый лакей тут же развернулся, и они преодолели длинный участок по краю заросшего оврага. Викторин с трудом успевал вслед за проводником. Сыновья Феликса тащились сзади, как печальные призраки; Тит плакал.

Дебри становились все гуще, а деревья – старше. Под сводом крон появлялись пространства, свободные от снега; это позволило идти быстрее. Пятна опавшей коры и сухой хвои вокруг древних сосен и лиственниц, казалось, излучали рыжий свет во тьме. Эти свободные от снега круги создавали ощущения тепла, исходящего от деревьев. И действительно, в глубине чащобы было заметно теплее, и даже окоченевшие ноги не сильно беспокоили.

Вскоре все трое Богушей и Самуил распахнули шубы. Стало совсем тепло, сонно и несколько душно, как в натопленном доме. Викторин, Адам и Тит засыпали на ходу. Самуил Вата остановил их жестом, обошел вокруг, принюхался и велел стоять. Викторин и Тит успели еще сделать глоток из поданной слугой фляги, а Адам заснул на ходу. Самогон имел вкус жидкого огня. На границе сна перед паном Богушем мелькнула тень с горящими глазами, притаившаяся на ветке большой лиственницы, для кошки слишком велика, для куницы слишком мала. Викторину следовало испугаться, но нет; это была хорошая тень. А Самуил куда-то исчез.

Они спали недолго или вообще не спали. Вата разбудил панов.

– Они идут сюда, – прошептал он. – Быстрее!

Викторин не успел еще полностью отрезветь, а они уже неслись по лесной чащобе. Ветви зарослей хлестали его по лицу, в левом боку стучало так, что он едва мог отдышаться, а кости коченели от холода. Но он бежал.

Он петлял то влево, то вправо, не выпуская из поля зрения сгорбленную спину Ваты. Лакей уводил то вверх, то вниз, хотя чаще все же вниз. «Откуда он знает все эти тропы?» – задумался Викторин. Впрочем, и с самим Самуилом происходило нечто странное: несмотря на возраст, он двигался с кошачьей грацией. При взгляде на него одним глазом виделся старик с седой бородкой и лысым черепом, а при другом – тень, косматый мрак, черный огонь.

По лесу пробежала волна шума, где-то рядом с паном Богушем послышались шаги. Но это были не шаги кровожадных хамов, это был тяжелый топот несущегося гигантского животного.

Слева выскочил Амазарак, справа – Азарадель. Они преградили путь беглецам. Самуил Вата свернулся и принял облик старого и облезлого кота. Он выгнул спину дугой, зашипел. Черти нависли над ним. Ростом они были не менее трех саженей, и кот между ними напоминал скорее мышь, чем кота.

Азамарак сделал шаг вперед. От его тяжелой поступи задрожала земля.

– Возвращайтесь, откуда пришли, – фыркнул Черныш. – Вы не пройдете.

– Прочь с дороги, блохастая тварь, – произнес Амазарак мощным басом.

– Вы не можете трогать людей, если они сами этого не пожелают. Таков закон, – сказал кот.

– Людей – нет, – усмехнулся Азарадель и одним быстрым движением оторвал Чернышу голову вместе с куском позвоночника.

Кошачье тельце беспомощно упало на землю, на снегу расплылось дымящееся алое пятно – небольшое, ведь сколько крови может вместиться в коте. Викторину стало плохо, перед глазами потемнело. Кажется, его вырвало.

– Дядя? Дядя, нам пора. – Адам сильно встряхнул Викторина. Помещик недоуменно огляделся по сторонам. Рядом не было ни кошачьей тушки, ни крови, ничего.

– Где Черныш?

– Кто?

– Ну, кот.

– Какой кот, дядя? – Адам явно ничего не понимал.

– А Самуил? Самуил Вата?

– Он исчез где-то минуту назад. Шел, шел и исчез. Я его нигде не вижу. Дядя, а если он выдаст нас хамам?

– Он отдал за нас жизнь. Пошли, надо предупредить Никодима.

Лес во все стороны выглядел одинаково, поэтому они двинулись вперед. Им было очень холодно, им было нечего есть и нечего пить.

Пан Богуш помнил, что по дороге к Смажовой нужно было преодолеть гору, настолько крутую, что тракт шел серпантином. Когда местность начала понемногу уходить вверх, Викторин повел племянников под гору. Ему подумалось, что Седлиски лежат в долине между вершин, и, возможно, они забираются совсем не на тот хребет, который нужен. Деревья по-прежнему росли густо, сквозь заснеженные кроны пробивалось немного лунного света. Викторин развернулся; он решил спуститься в долину и далее незаметно продвигаться по кромке леса, от деревни к деревне, до того места, где обе