Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доказать ничего было нельзя – работали без официального оформления, на честном слове, тем более граждане Украины, без регистрации, с просроченной миграционной картой, и любое столкновение с российскими правоохранительными органами грозило окончиться спецприёмником и депортацией с запретом въезда в Россию на пять лет.
Этого, понятно, никто не хотел – будет следующий сезон, и не умирала надежда на следующие московские заработки. Не он, Сашка Матвеев, был первым, не он был последним, кого кинули в Москве на деньги, но другого выхода не было.
В конце концов, прошлое лето было удачнее, и ему удалось подзаработать. А там, глядишь, и Настя закончит институт, пойдёт работать, и станет полегче. Настино высшее образование было его давней мечтой.
Может, зимой в Киев съездить, попытать счастья, подумал он. А по весне снова в Москву…
Объявили посадку.
Толпа с сумками, тележками, с детьми нестройно хлынула к вагонам.
Дебелая проводница, пробежав глазами билет Александра и даже не взглянув на его паспорт, пропустила его в сухое и относительно тёплое чрево обшарпанного плацкартного вагона.
Он забросил сумку на третью полку, свернул куртку и положил себе на вторую вместо подушки – тем, кто не платил за бельё, пользоваться поездными подушками и матрасами не разрешалось.
Струи воды, сливаясь в странные узоры, стекали по стеклу. Неприветливая, вечно спешащая Москва оставалась позади. Люди с чемоданами, сумками, зонтами бежали с поезда на поезд, тётки продавали с лотков воду, пиво и мороженое, что-то объявляли по громкой связи. С соседнего пути отправлялась электричка на Серпухов. Взгляд Матвеева равнодушно скользнул по внутренностям вагона электрички, по заполненным сиденьям, по лицам дачников, стремящихся за город на последние в этом сезоне выходные, по сумкам, сумкам, сумкам…
– Поезд Москва-Донецк отправляется через пять минут. Просим провожающих выйти из вагонов. Провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих пассажиров…
Сашку Матвеева никто не провожал. Некому было провожать его домой в огромной Москве.
Поезд тронулся.
Почти одновременно с ним тронулась с места электричка, и, глядя в оконное стекло, Александр наблюдал, как поезд, набирая скорость, медленно, но верно оставляет электричку позади.
Он ждал, пока проводница соберёт билеты, чтобы освободился проход, чтобы он мог достать эмалированную кружку и налить из титана кипятка, бросить в него чайный пакетик из своих запасов и наконец согреться обжигающе горячим чаем, да ещё и бесплатно. И не думать о завтрашнем дне. Хотя бы до утра.
Поезд набрал скорость, и теперь колёса стучали равномерно. За окном проносились кварталы московских окраин, для иногороднего похожие один на другой.
А Матвееву казалось, что и вагонные колёса, и капли дождя, бьющие в стекло, выстукивают одну и ту же фразу.
«Нет будущего. Будущего нет».
Дождь не прекращался.
Будущее неумолимо приближалось.
* * *Забегая вперёд. Год 2014. Июнь. Степь под Славянском.
На вершине холма находился седой ополченец-наблюдатель с автоматом, рацией и прибором ночного видения.
Ночь выдалась безоблачная, и яркие звёзды пронзали чёрный купол неба. С западной стороны периодически возникали сполохи взрывов, и оттуда доносился шум далёкого боя. Но на его участке установилась тишина, которая могла быть обманчивой, и он напряжённо вглядывался в темноту.
Вокруг цвела пряным разнотравьем степь. Стрекотали кузнечики, и множество ароматов трав сливалось в удивительную симфонию запаха июньской ночи.
На радиоволне шла перекличка постов, и раз в пятнадцать минут он подносил рацию к губам.
– Я Латыш, – произносил он свой позывной, – у меня всё тихо.
В ответ отзывались этой же фразой товарищи по оружию.
И о том, что в эту бархатную ночь по всем земным законам истекал срок давности его преступления, в целом мире, наверное, помнил только он один.
А может быть, и не только он.
2015–2017Книга третья
Гроза в степи
В час испытаний Поклонись Отчизне По-русски, В ноги, И скажи ей: – Мать! Ты жизнь моя! Ты мне дороже жизни! С тобою – жить, С тобою – умирать! Дмитрий КедринГлава первая
Страшное зрелище – гроза в степи! Из тёмного далека, из-за пыльного горизонта поднимаются, наливаются силою тёмные грозовые тучи. Воздух ещё тяжёл, сух и горяч, и только налетающие внезапно порывы ветра, кажется, рвут его в клочья густым шумом степной травы. Словно пробуждающийся ото сна великан, грозно и неторопливо собирается с силами иссиня-чёрное небо. Волнистая зыбь ложится на край поля и движется по нему, подгоняемая ветром, в переливающуюся даль. Ещё на минуту вроде бы возвращается тишина, но уже не видно солнца, уже чёрен посреди дня тугой небосвод и наполнен предстоящей бурей, которую через секунду готов обрушить вниз, на приникшие к земле растения и узкую, ничем не прикрытую полосу дороги, вьющуюся средь трав и убегающую вдаль, туда, где уже разверзлись небеса и хлынули вниз к земле ледяные потоки.
И некуда укрыться одинокому путнику, застигнутому грозою врасплох. Отчаянно ищет он убежища, когда уже первые тяжёлые капли дождя роняет на его плечи чернота. Растерянно озирается путник, тщетно пытаясь отыскать хоть какое укрытие – насколько хватает глаз, ровная местность, как на ладони, ни камня, ни деревца, и нет просвета, над ним только клокочущая чёрная пропасть,