Другим недостатком у некоторых авторов является по-прежнему слепое доверие такому виду источников, как реляции и наградные документы, особенно при написании биографий. Во всех армиях мира (не исключая российскую) сложились определенные схемы при составлении подобного рода документов, поэтому представления к наградам часто похожи друг на друга как братья-близнецы. В данном случае, цитируя источник, историку нельзя сделать упрек в неточности, но в не критичности в использовании источника ― с полным основанием, так как отсюда появляется излишняя героизация, в то же время обезличивание исторического персонажа в биографических описаниях.

Негативное отношение, а часто и огульное охаивание советских историков ― другой порок некоторых современных авторов. По моему мнению, это уже прошедший период в развитии историографии. Данный тезис не означает, что пропала нужда в критическом осмыслении работ этого периода. Акцентирую внимание на этой проблеме, поскольку сегодня странно читать фразы типа: «советские авторы фальсифицировали», «замалчивали», «игнорировали» и т. д. Сразу возникает вопрос ― как, сразу все? Неужели среди них не было честных специалистов-историков? Да, нет же, конечно были. Перечисление всех займет слишком много места, хотя бы тех, кто сознательно уходил от тем и сюжетов, так или иначе связанных с политическими и идеологическими моментами. Поэтому не стоит всех причесывать под одну гребенку. Тем более что советский период ― это весьма длительный исторический отрезок времени ― с внутренним делением, влиявшим на историографический процесс, от «красногвардейской атаки на капитал», «военного коммунизма» и НЭПа до хрущевской «оттепели», «молчаливого застоя» и «перестройки». И каждая советская «эпоха» накладывала зримый отпечаток на работы историков. Причем сегодняшние обвинения в адрес тогда писавших авторов очень уж перекликаются с некогда бытовавшими «разносными марксистскими» оценками творений классово-чуждых им историков: «не понимали роль народных масс», «не раскрывали и не разоблачали реакционный характер», «искажали, недооценивали и принижали» и т. п. Лексикон-то примерно одинаковый. В настоящий момент нет нужды заниматься очернительством советской историографии в целом или «пинать ногами» отдельных ее представителей (автор данной статьи сам в свое время давал достаточно жесткие оценки монополистам от науки), важно осознавать в какой общественно-политической обстановке тогда писали историки и исходить из этого.

Да, в историографии 1812 г. не было диссидентов, таковых не припомню. Другое дело ― когда, даже историков, занимавших видное место в научном мире, заставляли каяться и изменять собственное мнение. Зная это, особенно поражаешься, встречая в литературе нападки на академика Е. В. Тарле, которого власть то арестовывала, то возвышала, то била наотмашь, а сейчас некоторые радикалы так и норовят бросить в него свой камень. Если уж такие фигуры мировой величины, вынуждены были подчиняться обстоятельствам, то что же говорить об остальных историках. По выражению Марка Блока, необходимо «не судить, а понимать».

Проблемы роста

Одна из проблем методологического характера, которая неожиданно возникла в последнее время, это сочетание микро– и макроистории. Вопрос обозначил один, ставший в одночасье академиком, студент, заявивший на одной из конференций, что все занимаются микроисторией, которая никому не нужна, естественно в отличие от него, одного из немногих, кто может мыслить глобально и оперировать в области макроистории. Заявление это многих специалистов удивило ― большинство до этого полагало, что они занимались не только любимым, но и полезным делом. Полагаю, что не стоит обращать внимание на такого рода скороспелые выводы. Только количество может перерасти в качество. Только микроскопическое изучение открывает факторы, до того остававшиеся невидимыми, находит новые ракурсы в исследованиях. Изменения масштабов наблюдения над ранее подробно описанными явлениями часто приобретают новые значения. Так и работы по микроистории создают базу для макроисторических аналитических прорывов в будущем.

Коснемся и модного ныне подхода ― альтернативной истории. На мой взгляд, абсолютно бесперспективно абстрактно рассуждать о том, что было бы, если бы, например, в 1825 г. декабристы победили на Сенатской площади, или октябрьский переворот большевиков в 1917 г. не удался. Хотя, безусловно, это крайне увлекательное занятие, но попахивает откровенной «маниловщиной» и лишено всякого научного фундамента.

Бесспорно, что проблема выбора существует и всегда существовала. Причем количество альтернатив при развитии событий, процессов и принятии решений историческими личностями просто не поддается математическому счислению, так как каждый альтернативный шаг влечет за собой новую гипотетическую ситуацию и рождает новое стечение обстоятельств и, в свою очередь, новое сочетание альтернатив. Любая альтернатива не поддается экспериментальной проверке, она существует лишь в воображении отдельного историка, строго говоря, нарушающего правила своей профессии.

Историческая наука изучает свершившиеся события и факты, ее цель ― понять и объяснить уже случившееся, лишь принимая во внимание то, что вероятнее всего могло произойти, но не произошло. При этом исследователь может даже не прогнозировать, а лишь контурно обозначить те или иные возможные варианты или векторы предполагаемого на некоторое время развития событий на короткий отрезок времени.

Но как показывает практика, контрфактическая история остается большим искушением для молодых людей. Так, применительно к нашей теме, несколько нелепо выглядит альтернативный подход, положенный в основу концептуальных положений некоторых современных молодых историков ― как было бы хорошо, если бы в начале ХIХ в. Наполеон дружил с Россией, если бы он не пошел войной вглубь нашей страны в 1812 г., а если бы он ввел в дело Старую гвардию в Бородинской битве, то Россия, вероятно, стала бы благоденствовать по сию пору.

Рассуждения задним числом не только рискованны, а заводят, как правило, таких авторов еще дальше. Любители глобального мышления затем начинают поиск международных виновников, причем французская сторона и, естественно, великий Наполеон из их числа почему-то сразу исключаются, остается лишь одна агрессивная Россия, ну и конечно ее монарх, Александр I, неопытный политик, абсолютно не учитывавший национальные интересы страны и даже «не знавший русского языка». В данном случае желаемое откровенно выдается за действительное, а незрелые юношеские мечтания положены в основу логических конструкций и концептуальных положений, преподносящихся за новое слово в науке. Поэтому ни один серьезный специалист уже в свете случившегося и общеизвестного не примет на веру версии и абстрактные упражнения молодых коллег, которые с убежденностью очевидцев или «проницательностью» потомков подробно излагают свои гипотетические сценарии. Остается только сожалеть, что подобные умозрительные предположения не только появились в литературе, но и стали находить своих приверженцев, хотя больше принадлежат к области бесплодных спекуляций, чем к науке.

Чем может «заболеть» наша историография

Рассматривая современное состояние историографии, необходимо сказать, что и сегодня можно встретить элементы порочной преемственности с идеологическими и поведенческими традициями советского времени ― к сожалению, не иссякают амбициозные попытки монополизировать «научную истину», сохранить только за собой патент на ее изобретение и вечное владение, утвердить только свою, но единственно верную версию. Этим обстоятельством можно частично объяснить появление «желтой» историографии, когда на страницах якобы «научных» сочинений, больше похожих на советские фельетоны 30-х гг., выплескиваются волны личных обид, происходит неприкрытое сведение счетов, льется откровенная грязь на оппонентов. Нет нужды перечислять всем известные «разборки» последнего времени с использованием отнюдь не академических приемов и лексики, так же как выяснять причины и давать оценку правоты или ошибок отдельных участников таких споров. Ведь обиженные крикуны и доморощенные гении даже самых разумных аргументов не способны услышать. В данном случае существует только опасение в развитии ситуации не в том направлении, поскольку этот вал критиканства не останавливается, а начинает нарастать, а главное ― появляется та зыбкая, во многом иррациональная почва, где поиск единомышленников и врагов подменяет науку и знание. К сожалению, единственный способ тушить эти пожары ― не уделять внимания организаторам таких акций. Ведь подобные публикации преследуют основную цель ― чтобы автора заметили, стали говорить о нем, а главное упоминать в печати (неважно в каком контексте) фамилию скандалиста. Но, вступая в полемику, часто больше похожую на перепалку, нормальный ученый только подольет масло в огонь и сам невольно может встать на скользкий путь взаимных разборок. По собственному опыту могу судить, как трудно отказаться от соблазна ответить на ложные обвинения, но очень легко втянуться в словесную дуэль без перспективы на ее окончание. Ведь полемизировать можно только в академических рамках с людьми, заинтересованными в поиске истины, и нет смысла тратить время и силы на персон, любящих прежде всего себя в науке, и делать им бесплатную рекламу.