И на сегодняшний день по сыновьям атамана М. И. Платова у меня (в отличии от моего оппонента) больше вопросов, чем ответов (как, впрочем, и по многим другим генералам). Сложилось даже ощущение, что документы о них были кем-то специально вынуты из архива и хранятся отдельно. Не имея документального подтверждения, а также предполагая, что братьев могли очень просто перепутать (их карьера развивалась схоже до 1814 г., и они оба в чине подполковника получили Георгия 4-го класса), я и не исключил возможной ошибки. Это было зафиксировано, что и послужило главным основанием для первого «обвинения» со стороны моего критика.

Скажу еще несколько слов о пользе сомнения в отношении наград. Изучая отзыв, становится ясным, что автор всерьез и досконально решил выверить все факты, сообщаемые мной. Особо тщательной проверке подверглась таблица № 5 (Награждение орденом Св. Георгия). Точнее, графа «неизвестно время награждения» орденом 4-го класса (где указано 4 человека). Как проводилось это почти детективное расследование описано на двух страницах текста. Видимо, оппонент потратил много времени, но пришел к выводу о том, что это генералы А. В., Н. В., И. Д. Иловайские и М. И. Родионов: «Все ― кавалеры ордена Св. Георгия 3 класса, которую они получили, минуя 4-й» (с. 83). Сразу замечу, что М. И. Родионов 4-й класс все же имел ― это отмечено как и в книге, так и в таблице С. В. Корягина на с. 81. Но далее последовало действительно поразительное открытие. Вот как г-н Корягин сам описал свой трудный путь к открытию истины: «Долго сидел, тупо уставившись в имеющиеся общепопулярные материалы об этих четырех генералах, и ничего не понимал. Внезапно наступило озарение ― такая дикая мысль просто не приходила в голову ввиду своей невероятности. Мало того, что В. М. Безотосный не знаком с основополагающими книгами, ему оказывается невдомек, что, возможно, награждение Г-3 без предварительного вручения Г-4» (с. 83). После прочтения, мне даже захотелось извиниться, что причинил человеку такие душевные страдания. Что же касается последней фразы, то именно в силу «невероятности» и «дикости мысли» я считаю ниже своего достоинства комментировать ее и оправдываться, полностью оставляя ее на совести автора. Далее г-н С. В. Корягин риторически резюмировал: «я с удовольствием послушал бы какую-нибудь другую версию, дающую объяснение фразе “неизвестно время награждения” с учетом полной возможности решения задачи на основе использования парочки всем известных книг» (с. 83). Что ж, придется доставить «удовольствие». Но сначала замечу, что ограничение своего кругозора лишь «парочкой книг» (которые почитаешь за самые достоверные источники), чревато нежелательными последствиями. Наверное, стоит привлекать и другие источники и литературу. В моем распоряжении, к примеру, находились материалы, составленные и поступившие с Дона в столетний юбилей Отечественной войны в Музей 1812 г. В них имеются интересные сведения, хотя многие из них требуют тщательной проверки. Так, например, в этих делах имеется указание, что А. В. Иловайский имел орден Св. Георгия 4-го класса (ОПИ ГИМ. Ф. 160. Оп. 1. Д. 241. Л. 75). В одной из дореволюционных книг по рассматриваемой теме (Иловайские и донские казаки. Пг., 1914. С. 45) при описании деятельности генерал-майора И. Д. Иловайского в 1812 г. можно прочитать следующую фразу: «Подвиги Иловайского 4-го были награждены орденами Св. Георгия 3-й и 4-й степени». Эта работа, как можно понять при ее анализе, была написана на основании литературы, а не источников, но, тем не менее, полностью отвергать эти сведения историк не имеет права. Аналогичных данных о Н. В. Иловайском мне не встречалось, но где гарантии что таковые отсутствуют вообще? С моей точки зрения, никаких. Может быть, я их не смог найти? Как же в таком случае должен поступить исследователь, не уверенный полностью в достоверности полученной информации? Как всегда, существуют несколько вариантов, право выбора одного из них принадлежит исследователю. Но мне не стыдно признаваться, что чего-то я еще не знаю. Поэтому и появилась графа в таблице «неизвестно».

Вообще у меня сложилось определенное впечатление о «критике наград». Мой оппонент просто искал поводы, акцентируя внимание на словах «возможно», «неизвестно». А эпопея с «незнанием» литературы! Разве незнание неустранимый недостаток? По-моему, с этого начинал любой исследователь. В итоге в моей книге у всех генералов георгиевские награды оказались указанными. Из-за чего же был затеян весь сыр-бор?

Попробуем аналогичным образом разобраться с «обвинением» в «непонимании» основных положений формулярных списков. Мне совершенно ясно, что относительно этих важных источников, как и истории в целом мы с оппонентом исповедуем разные подходы. Вообще, поражает легкость, с которой г-н Корягин берется решать любые задачи: изучение истории Дона ― «в общем-то все ― просто, определенно…» (с. 75); награды ― «какие проблемы могут возникнуть “на траверзе” 1812–1814 гг., убейте меня, понять не могу» (с. 79); о начале военной службы генералов ― «совсем элементарно» (с. 86); о датах рождения ― «уж кажется, чего бы проще?» (с. 85). Это напоминает фразу из анекдота: «Зачем думать, трясти надо!» Сколько поколений чудаков-историков бились и бьются до сих пор над такими проблемами, как даты рождения М. И. Кутузова, А. В. Суворова, Е. П. Ермолова, М. Б. Барклая де Толли, М. И. Платова, не говоря уже о менее известных военачальниках. Об этом можно написать не одно историографическое исследование. Но, оказывается, достаточно дать решить эти проблемы С. В. Корягину, а он, играючи, враз расставит все точки над «i».

Мой оппонент, как можно понять из всего его текста, полагает, что при написании биографии главная задача историка состоит в точном переносе данных из формуляра в биографический очерк, а затем надо лишь добавить сведения о своем герое после окончания службы. Но и это, по его мнению, касается лишь отдельных генералов, «о некоторых аспектах жизни которых нет полной ясности» (с. 75). Вообще, не надо мудрствовать.

Такая «простота» и однозначность в решении весьма сложных проблем пугает. Для меня ясно, что фундамент науки строится постепенно, каждый историк в лучшем случае сумеет положить лишь один, но свой кирпичик в ее основание. Кроме того, особенно со временем начинаешь осознавать, что чем больше занимаешься какой-либо темой, тем лучше понимаешь относительность своих знаний в данной области. Это и является стимулом к дальнейшему изучению истории.

Если говорить о формулярных списках, то это, бесспорно, важнейший источник. Но как к любым источникам по канонам источниковедения к ним предъявляются те же требования: необходимость внешней и внутренней критики (прошу прощения у г-на С. В. Корягина за ругаемую им «наукообразность», но я привык изъясняться с коллегами на понятном для них языке). Без критического анализа формулярных списков и без соотнесения содержащихся в них сведений с исторической действительностью этот источник становится очень коварным. Требуется крайняя осторожность, поскольку вероятность ошибок велика, как неумышленных (по вине писарей, а в донских полках их уровень грамотности был ниже, чем в армейских), так и сознательных (из-за вмешательства начальника). Зачастую информация, содержавшаяся в ранних формулярах, разительно отличается от поздних. Кроме того, часто в сведениях из формуляров имеются разночтения с другими документами (приказы, реляции, списки по старшинству и т. д.). Отсюда и возникают значительные расхождения в датах у историков, так как чаще всего ими используются разные источники. Собственно, на разночтениях мой оппонент и построил свой критический разбор, надеясь на то, что никто не будет разбираться в цифрах.