Иона сжала артефакт, создавая стену, пресс, сметающий всё на своём пути, и направила вперёд.

Боль потери.

Выстраданная любовь.

Непролитые и пролитые слёзы.

Каждый день без матери, каждый кошмар, каждая улыбка, вырванная из спрятанных в пыльный чулан воспоминаний.

Всё это я вложила в ладони.

До запястья, до локтя, до плеча огонь рвался, бился, встречал опасность, не дрогнув.

Стена столкнулась с костром с воем, разметав искры, побелев от натуги.

Я уперлась, вытянулась струной, отталкивая от себя пол, борясь за погибших, но ещё больше за тех, кто пока жил, за тех, кто мог выжить, если я окажусь достаточно сильна.

– Ты ничего не сможешь поделать! Это твоя судьба!

– К гоблинам судьбу! – слёзы катились по щекам огненными каплями.

Граница давила, мешала дышать, толкала назад, лишая возможности двинуться, готовясь прижать к решётке, обессилить, оставить привязанной курицей во власти старой жрицы.

Она поманила остатки королевского кинжала пальцем.

– Hic!

Лужица остывшего металла взлетела в воздух, облизнувшись рубиновым переливом, повторила контуры рукава, затвердела, становясь страшным, кровожадным продолжением ладони.

– Ты можешь позволить мне это сделать. Я постараюсь не мучить тебя…

Я рассмеялась, перепугав жрицу: ну как сошла с ума? Какой толк в заражённой безумием магии? О нет, я не обезумела. Скорее, смирилась с безнадёжностью. Не выйду отсюда? Что ж, пусть. Но зато этот день Иоля Светлоокая запомнит до конца своей жалкой, одинокой бессмертной жизни!

– Даже не попытаешься поторговаться? Если я сдамся, ты отпустишь всех остальных? – я отправила сгусток огня вверх, но тот тоже не добрался до цели.

– Если ты сдашься, – Иона сжала и разжала облитую металлом, превратившуюся в оружие длань, – ты поможешь ведьмам победить. Власть окажется нашей, как всегда и должно было быть.

– А ты – достаточно сильной, чтобы не сидеть со своим даром привязанной к Источнику?

– Я делаю это для общего блага!

– Ты всегда делала это ради себя!

– Девчонка!

– Старуха!

– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!

Огонь родился в стопах и пробежался до затылка. Загорелось лицо, пальцы, волосы… Огонь побеждал. Сжигал меня, сжигал её, мелкими проплешинами пробивая себе путь, разъедая невидимый щит.

– Ты не подойдёшь к нему!

– И как ты мне помешаешь?

Больно…

Сила испуганно спряталась, свернулась дрожащим котёнком.

Я опустила глаза: стальная рука жрицы пробила мою грудь, вцепилась в сердце, колотящееся в предчувствии кончины.

Иоля улыбнулась своими невероятными, искрящимися, абсолютно пустыми глазами и сжала пальцы.

***

Я умирал.

Не хотел, не готов был умереть. Но всё равно умирал.

Лежал, беззащитный, не способный спасти свою женщину, помочь другу… Проклятье! Терзай меня боль, стало бы проще. Разрывай она на части израненное тело, разъедай изнутри, тогда так остро не колола бы злость.

Какое из меня Равноденствие? Даже мужчиной стыдно назваться!

Я попытался выругаться, но получилось лишь застонать, и стал на самом краю, заглядывая в спасительную темноту, где больше нет чувства вины, нет бьющейся в виски томительной мысли: я – мог. Я мог защитить их, спасти. Должен был! Но не сумел.

Я качнулся над бездной.

А потом тёплые пальцы пробежались по моей шее, выискивая, требуя, приказывая сердцу забиться вновь.

– Всё будет хорошо! – тихий голос криком резанул по ушам, отвлекая, за волосы выволакивая из темноты. – Я обещаю, всё будет хорошо!

«В темноте спокойнее», – пообещала бездна.

А горячие руки гладили моё лицо, вытаскивая из внезапно показавшегося слишком холодным места.

«В темноте ты не будешь больше один», – шептали голоса за спиной.

А раскалённое дыхание делило жар на двоих, ласкало щёки, прикасалось к губам.

«Ты никому не тужен там!», – билась темнота.

А губы жарче пламени прижимались к моим, втискивая дыхание в лёгкие, освещая дорогу, отгоняя бездну подальше.

Темнота лизнула колено на прощание, как верный пёс, оставленный на цепи у брошенного дома: она будет выть и тосковать, она останется здесь надолго, она будет ждать дольше, чем все мы думаем. И она дождётся. Её час придёт, и она раскроет объятия для того, кто не пожелал вернуться в спасительный мрак до-рождения сегодня.

Но не сейчас!

Я постарался ответить – холодные губы дрогнули, напитываясь солнечным жаром.

Луна и солнце сплели ладони, тугим узлом связали лучи, делясь единым светом…

А потом солнце исчезло.

И зазвенела Сила.

Магия трещала, занимала собой тесную комнатку, хотела оказаться наверху, на свободе, там, где ничто не сдерживает, сталкивалась, металась, горела!

Сила, изначально рождённая цельной, вынужденная разорваться из-за глупых людишек, убивала сама себя, не давая победить ни одной из ведьм.

А искра внутри меня росла, грела, оживляла, требовала открыть глаза.

– Я делаю это для общего блага!

– Ты всегда делала это ради себя!

– Девчонка!

– Старуха!

– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!

Я с усилием, словно разрывая пуповину, разлепил веки.

Вирке, похожая на саму Богиню, объятая пламенем, просвечивающим её тело насквозь, выделяющим каждую жилу, раскалённым металлом льющимся по венам, слишком внимательно смотрела на хитрую жрицу.

– Ты не подойдёшь к нему!

– И как ты мне помешаешь?

Иона успела перевести взгляд на меня, ослабленного, но живого, и… подмигнула.

Её рука прошила тело сестры насквозь, дуновением ветра гася колдовской огонь.

– Вирке!!!

Отпусти.

Вирке спрашивала, что я видел в Источнике.

Я отмалчивался или шутил. Придумывал нелепые оправдания, смеялся и клялся, что ничего интересного не произошло: я ведь послушный ребёнок.

Но я врал.

Отпусти…

Я видел Её. И она прекрасна.

– Мама?