слове. – Он не должен был разрывать отношения. Ты же знаешь, в каком он был стрессе, когда выходил «Тривиум». А тут ты с этими своими требованиями!

Под «требованиями» она имела в виду мой вопрос о том, когда мы поженимся. Потому что мне это действительно было важно. Когда у нас появятся дети, потому что мне всегда их хотелось, и он знал об этом, а я не становилась моложе.

На протяжении четырнадцати лет я была ему самым верным другом, а оказывается – предъявляла требования.

Но я удержалась от комментариев и сохраняла невозмутимый вид. Пусть продолжает.

– Он был в ужасном состоянии.

Живя в доме стоимостью десять миллионов долларов, разъезжая в туристическом автобусе стоимостью два миллиона долларов и летая на частном самолете, принадлежавшем его звукозаписывающей компании.

В «ужасном состоянии», говорите? Я знала Кэдена, как никто: кончина деда – это был единственный раз на моей памяти, когда он впал в хандру. Да, он огорчился, когда «Тривиум» получил кислый прием у музыкальных критиков, но отмахнулся со словами, что предыдущие шесть альбомов были приняты на ура. «Это случается со всеми», – настаивал он. Зато его мамаша была в ярости… Но это была ее идея – не использовать мои песни, так что…

По ночам он по-прежнему крепко спал, подпитывался от армии поклонниц, которые плевать хотели на неудачу и продолжали засыпать его умасленными восторгами, чтобы легче входили ему в задницу. Он жил в фантастическом мире любви! Отчасти, но не полностью это была моя вина.

– И вы были вместе так долго, что ему было необходимо привести мысли в порядок. Удостовериться.

Удостовериться?

Я чуть не поперхнулась, но не доставила ей такого удовольствия.

Удостовериться. Зашибись!

Мне хотелось рассмеяться, но и тут я сдержалась. Нет слов! Она копала себе яму все глубже и сама о том не догадывалась. Какой же безмозглой дурой она меня считала, думая, что я куплюсь на это! Ей-ей, обиделась бы, если б могла…

Но подыграть ей стоило. В этих делах я профи! Свои навыки я оттачивала на протяжении четырнадцати лет. Я даже попрактиковалась на Рэндалле Роудсе! Эх, надо было позвать его с собой и науськать на нее.

– У него было столько вариантов! Ведь и тебе самой лучше, чтобы он был абсолютно уверен и потом не сомневался, разве нет?

Я кивнула с серьезным видом.

Она оскалилась в подобии улыбки, хотя на самом деле это скорее походило на гримасу мученицы. Каковой, должно быть, она себя ощущала.

– Он скучает по тебе, Аврора. Очень сильно! И хочет, чтобы ты вернулась.

«Вернулась» она выделила голосом, точно это было сродни рождественскому чуду. Нет, не рождественскому чуду, а непорочному зачатию! Очевидно, предполагалось, что я рухну на колени и буду благодарна.

Вместо этого я еще раз кивнула с серьезным видом.

– Он обзвонил всех, кого мог, чтобы узнать твой новый номер. Он умолял Юки и эту ее сестрицу.

Пока мы были вместе, они ладили, но вообще-то их подругой была я. Настоящей подругой, которая заботилась, беспокоилась и любила их просто потому, что они замечательные люди. А не потому, что они могли быть мне полезны.

– Одному из детективов, которых мы наняли, пришлось проявить смекалку. Он установил твой номер по местонахождению. Кэден пытался с тобой связаться. Он писал, но тебе не хватило порядочности ответить.

И тут я слетела с катушек.

Порядочность?

«Порядочность» – сильное слово, которым любят козырять люди, чьи жизненные принципы не имеют с ней ничего общего. Потому что порядочные люди не используют это слово как оружие. Порядочные люди понимают, что у всего есть причины, а у каждой истории – две стороны.

Я была порядочным человеком. Черт возьми, я была хорошим человеком! А эти уроды были из тех, для кого порядочность – что в лоб, что по лбу.

Но с этим забрасыванием меня грязью было пора заканчивать. Что я и сделала.

Я перегнулась через стол к женщине, которую никогда по-настоящему не любила, но о которой заботилась, потому что ее любил тот, кого я обожала, и накрыла своей ладонью ее руку, лежавшую на сумочке Hermès. И улыбнулась, хотя улыбаться совершенно не хотелось.

Другого оружия, кроме улыбки, мне не требовалось.

– Я не отвечала не потому, что непорядочная. С этим у меня все в порядке. Но когда вам в следующий раз понадобится, чтобы вас выслушали, возможно, не стоит проявлять неуважение. Мне от Кэдена абсолютно ничего не нужно. Ни полгода, ни год назад, ни сегодня. Я сказала ему, когда он пришел домой, проведя ночь у вас, что он не понимает, что делает. И пожалеет о нашем разрыве. Я была права.

Я выдохнула через нос и убрала руку, нацелив на собеседницу убийственную улыбку, означавшую, что ее время держать речи закончилось. И что с ней самой было покончено.

– Мне плевать, скучает он по мне или по тому, что я делала для него, и поэтому хочет, чтобы я вернулась. Знаю, он любил меня. По крайней мере, какое-то время. И, надеюсь, он знает, что я тоже его любила. Но дело в том, что я больше не люблю его, причем уже давно. Всю любовь, которую я испытывала к нему, он убил. А вы помогли убить любовь, которую я к нему испытывала.

Я встретилась с ней взглядом и спросила как можно серьезнее:

– Вы ведь поэтому здесь, верно? Говорите, он жалеет о нашем разрыве? Скорее всего, он жалеет о том, что поддался на ваши уговоры, так? Он зол на вас, да? А вы пытаетесь исправить это дерьмо, потому что он винит в этом вас, вместо того чтобы вести себя по-взрослому и самому отвечать за свои поступки. Могу поспорить, все именно так! И в этом – ответы на все вопросы. Почему ваш избалованный мальчик не получит того, что ему вдруг приспичило вернуть. И почему я никогда не вернусь. Вы подвергли меня остракизму. Ошельмовали. Настроили против меня людей… Это не делает им чести, но ответственность за то, что вы поставили их в такое положение, в первую очередь лежит на вас двоих. Сейчас я не желаю вам зла, но если вам потребуется переливание крови или донорский орган, обо мне можете забыть. У меня другая жизнь. Я счастлива и не позволю вам, Кэдену или кому-нибудь из ваших лакеев ее испортить.

Я была рада, что официантка до сих пор не подошла. Потому что теперь я могла уйти. Я начала подниматься, глядя на разъяренное и в то же время изумленное выражение, которое разливалось по ее лицу.

– Прошу вас впредь меня не беспокоить. Я говорю «прошу» исключительно из вежливости, потому что на самом деле мне хочется сказать, чтобы вы, мать вашу, оставили меня в покое. Вы всегда