ему не нужна благодарность, как считаешь?

– Может быть, нет, – согласилась она. – Но для меня это очень много значит. Для нас.

Я опять кивнула, отводя глаза. Тогда она обняла меня и пожелала счастливого пути и веселого Рождества. Подарками мы обменялись вчера. Кроме того, я передала подарки для мистера Неза и Джеки.

Тем вечером я ехала домой медленно и, поднявшись в квартиру, принялась складывать одежду, чтобы не оставлять бардак, от которого Роудса-чистюлю наверняка хватил бы удар. Тут снизу послышался стук, дверь со скрипом отворилась, и послышался его голос:

– Ангел?

– Привет, Роудс! – улыбнулась я.

Я слышала звук его шагов по лестнице и продолжала улыбаться. Вот он, преодолев верхнюю ступеньку, остановился на площадке – и я расплылась в улыбке.

Уголки его губ дрогнули. Он был в форме, но, похоже, сначала зашел в дом, потому что вместо зимней рабочей куртки на нем была темно-синяя парка с флисовым капюшоном. Было довольно прохладно.

– Что, одежда в чемодан не влезла, поэтому ты ее складываешь?

Ответом ему был мой выразительный взгляд.

– А я думала, что любовь Эймоса к сарказму – от мамы… Но теперь вижу от кого. Вообще-то я складываю ее, чтобы у тебя не случился сердечный приступ, если заглянешь сюда в мое отсутствие.

Он остановился возле стола, положил холодную руку мне на макушку и взглянул на аккуратные кучки: в одной стопке – трусы, в другой – бюстгальтеры и в сторонке – носки-разнопарки.

Я подняла голову и была удостоена улыбки. В последнее время он на них не скупился: раздавал направо и налево.

– Что? – спросила я.

– Ты что-то с чем-то, дружочек!

Я отложила футболку, которую складывала, и прищурилась:

– Можно вопрос?

– А сама как считаешь?

Я застонала:

– Почему ты называешь меня дружочком? Эйма ты так не называешь, да и других тоже.

Брови у него приподнялись, а рот вытянулся и стал похож на месяц.

– Сама не догадываешься?

– А должна?

– Я думал, ты поймешь, – загадочно ответил он, по-прежнему скалясь.

Я покачала головой:

– Без понятия. Я считала, что ангелом ты меня называешь, потому что думал, что меня зовут Энджел. Но теперь знаю, что это просто так… Безотносительно.

Роудс усмехнулся и опустил руку на стол, так что его пальцы оказались в миллиметрах от кружевной отделки моих зеленых трусиков. Казалось, он оцепенел, глядя на них, но тотчас перевел взгляд на меня – шея у него порозовела – и сказал:

– Но ты и есть ангел.

У меня открылся рот, и вид, надо думать, был ошалевший.

Уголок его рта еще чуть приподнялся.

– Чему ты удивляешься? У тебя, дружочек, самое великодушное, самое доброе сердце. Неважно, как ты выглядишь, ты все равно будешь моим ангелом.

Его ангелом?

Похоже, у меня задрожал подбородок.

И сердце переживает метаморфозы?

Неужели Роудс только что сказал самые приятные слова, которые мне доводилось слышать?

Его лицо было таким любящим, таким открытым, а я только и могла, что смотреть на него во все глаза.

– Ты напоминаешь мне рождественского эльфа по прозвищу Дружочек. Ты всегда улыбаешься. Всегда стараешься что-то исправить. Я думал, ты догадаешься.

Подбородок и вправду дрожал!

Самая мягкая улыбка скользнула по его суровому лицу.

– Не спеши. Нам нужно поговорить. Ты видела прогноз?

Я моргнула и попыталась сосредоточиться – любовно упаковала его слова и положила поближе к сердцу, потому что иначе разделась бы прямо здесь и сейчас.

– Прогноз? – прохрипела я, стараясь думать ясно. – Ты про буран?

Он кивнул, очевидно, решив прекратить поток комплиментов, которые подталкивали меня к мысли, что, возможно… он меня любит.

Потому что, говоря по правде, я уже втрескалась в него по уши.

Я была счастлива, когда просто смотрела на него. Спокойна, когда находилась с ним рядом. Нерешительность и замкнутость были ему несвойственны. Да, он был сдержанным, но вел себя без утайки. Мне нравилась его серьезность, вдумчивость его суждений и поступков.

Так я себя чувствовала только с одним человеком – с мамой. Полностью доверяя. И именно тогда я приняла это – увидела, что это такое, – осознала глубину своих чувств.

Я любила его.

– Да, – подтвердила я, убедившись, что рот у меня закрыт, и даже потерев под глазами, хотя могла бы поручиться, что слез не было: они только подступали. – Клара сказала, и я тоже посмотрела, когда вернулась.

Он опустил подбородок с милой ямочкой.

– У тебя ведь рейс рано утром, да?

Я и тут согласилась, тяжело сглотнув и проверяя, что держу все в себе, не хнычу – и боже упаси сказать, что меня угораздило так влюбиться!

– Ожидается, что ночью выпадет от двадцати пяти до тридцати сантиметров снега, – продолжал он, стараясь говорить осторожно.

– Рейс в шесть утра.

Он ничего не сказал – коснулся пальцем моей щеки, провел за правым ухом и вернулся к подбородку.

– Думаешь, отменят?

Это я спросила, чтобы отвлечь его, – надеясь, что он продолжит водить пальцем по моему лицу. Он не стеснялся касаться моих плеч и запястий. Порой дотрагивался до руки, и, клянусь, это не шло ни в какое сравнение с тем, что я делала сама с собой по ночам в постели.

Он продолжал водить пальцем.

– Думаю, тебе следует приготовиться к такой возможности, – тихо сказал он, полуприкрыв глаза.

– Это будет засада. Но если такое случится, то что же тут поделать? У меня…

Серые глаза встретились с моими. Он присел, так что наши лица оказались практически вровень.

– Оставайся с нами.

– Сегодня? – скорее прокаркала я.

Рука, которая добрых полминуты гладила мне шею, переместилась на бедро.

– Если рейс не отменят, утром я отвезу тебя. Не придется ходить туда-сюда по подъездной дорожке, – добавил он так, будто от гаража до дома был километр.

Губы у меня дрогнули.

– Конечно.

Роудс поднялся и положил ладонь мне на плечо.

– Пойдем прямо сейчас? Я помогу с вещами.

– Договорились.

Довольное выражение его лица окрыляло меня. Я действительно влюбилась в него без оглядки! Но самым удивительным было то, что осознание и принятие этого не наполняли меня ужасом. Я не чувствовала ни капли страха. Ни чуточки!

Это знание, это чувство были прочны, как бетон. Я сто раз говорила себе, что не боюсь любви, что готова идти вперед, но будущее пугало.

Но Роудс с его вниманием, терпением, исключительной заботой и… всей своей личностью в целом был в полной мере достоин моих чувств.

Стыдясь собственной напористости, я наклонилась, быстро поцеловала его в щеку и начала собирать вещи. Взяла смену одежды и пижаму, а Роудс проявил инициативу и закончил складывать мое белье. Когда все было готово, он спустил вниз мой большой чемодан, не сетуя на то, какой он тяжелый – да, хотя я уезжала всего на два дня, – и сумку с продуктами, в которую я сунула запасную одежду на сегодня и завтра. Подарки для них я заблаговременно спрятала в шкаф возле комнаты Эймоса, когда заглянула в дом перед работой. Я планировала позвонить им в Рождество и сказать, где искать подарки.

Мы пересекали подъездную дорожку, когда Роудс