– Ты слышала. Ехать я не могу. Врач звонил,готовы анализы крови. Мне три недели нельзя выходить из дому.

Три недели! Это шутка, не иначе. Мне было недо сочувствия – я уже несколько месяцев только и жила мечтой о том, что обе они– Эмили и Миранда – уедут и оставят меня в покое.

– Эм, да она убьет тебя – тебе придется ехать!Она вообще знает?

На другом конце провода воцарилось зловещеемолчание. Потом прозвучал ответ:

– Да, она знает.

– Ты ей звонила?

– Да. То есть на самом деле ей звонил мойврач, потому что мне бы она не поверила. Он сказал, что я могу заразить ее ивсех остальных, и, в общем… – Она помедлила; по ее тону можно было предположитьсамое худшее.

– Что «в общем»? – ляпнула я, забыв об осторожности.

– В общем, она хочет, чтобы с ней поехала ты.

– Она хочет, чтобы с ней поехала я? Надо же!Что именно она сказала? Она не угрожала тебя уволить?

– Андреа, я… – Эмили судорожно закашлялась, ина мгновение я подумала, что она запросто может умереть там, на другом концепровода. – Я не шучу… Не шучу. Она сказала, что ей там всегда в помощники даюттаких тупиц, что даже ты справишься лучше, чем они.

– Ну если так, то я, конечно, не против! Нетничего лучше старой доброй лести, чтобы заставить человека что-нибудь сделать.Нет, правда, ей не стоило так меня нахваливать. Я вся краснею! – Я не знала,что сейчас для меня важнее: что Миранда хочет, чтобы я ехала с ней в Париж, иличто она хочет этого только потому, что я чуть менее безнадежная идиотка, чемизможденные французские секретарши.

– Да хватит тебе, – прохрипела она, надсаднокашляя, что теперь уже начало меня раздражать, – ты просто счастливица. Я двагода – целых два года – ждала этой поездки, и вот я не еду. Ты хоть понимаешь,какая это несправедливость?

– Еще бы! Это всеобщий закон подлости: этапоездка – твоя мечта, а для меня она – несчастье, и вот еду я, а не ты. Весело,да? Мне так смешно, прямо до чертиков, – бубнила я, не ощущая никакой радости.

– Ну хорошо, я понимаю, что тебе это не оченьприятно, но ты же все равно ничего не можешь поделать. Я уже позвонила Джеффи,чтобы он заказывал для тебя одежду. А тебе много чего понадобится – дляпоказов, ужинов, приема, который Миранда дает в отеле «Костес», – каждый развсе новое. Элисон займется косметикой. Стеф – обувью, сумочками и украшениями.У тебя всего четыре дня, так что завтра прямо с этого и начни, ладно?

– Поверить не могу, что она собирается взять ссобой меня.

– Придется поверить, она явно не шутила. Менявсю неделю не будет в офисе, поэтому тебе еще надо…

– Что? Ты не будешь ходить даже в офис?

У меня никогда не бывало больничных ипрогулов, но то же самое можно было сказать и об Эмили. Единственный раз, когдаона чуть было не опоздала – но не опоздала! – был, когда умер ее прадедушка.Она тогда как-то сумела слетать домой в Филадельфию, побывать на похоронах ивернуться на работу – минута в минуту. Так и только так здесь все и делалось.Точка. Единственным основанием для невыхода на работу могли быть скоропостижнаясмерть (кого-нибудь из самых близких членов семьи), паралич (ваш собственный) иядерная война (но только если правительство Соединенных Штатов официальнообъявило, что она коснется непосредственно Манхэттена). Таково было священное инерушимое правило Миранды Пристли.

– Андреа, у меня мононуклеоз. Это оченьзаразно. И очень опасно. Я не могу выйти даже за кофе, не то что на работу.Миранда это понимает, поэтому тебе придется все взять на себя. А дел оченьмного.

– Понимает, говоришь? Да брось! Ну-ка, ну-ка,что конкретно она сказала? – Я никак не могла поверить, что Миранда сочла такуюпрозаическую вещь, как мононуклеоз, достаточным основанием для того, чтобыоставить человека в покое. – Доставь мне это маленькое удовольствие. Ведь мнетеперь не позавидуешь.

Эмили вздохнула и – я не сомневалась –закатила глаза.

– Ну, она не была в восторге. Сама я с ней неговорила, но доктор сказал, она то и дело спрашивала: что, мононуклеоз – это«настоящая» болезнь или нет? Но когда он заверил ее, что это очень опасно, онапроявила понимание.

Я расхохоталась:

– Не сомневаюсь, Эм, не сомневаюсь. В общем,не волнуйся ни о чем. Поправляйся, а я обо всем позабочусь.

– Я пришлю тебе список. Просто чтоб ты ничегоне забыла.

– Ничего не забуду. В этом году она была вЕвропе четыре раза, я все усвоила. Я сниму деньги со счета, пару тысяч поменяюна франки и еще пару тысяч – на дорожные чеки и трижды перепроверю все ее встречис парикмахерами и визажистами. Что еще? Да, и удостоверюсь, что на этот раз«Ритц» дал ей нужный мобильник, и поговорю со всеми водителями, чтобы онизнали, что ни в коем случае нельзя заставлять ее ждать. Я уже думаю, комуоставить экземпляр ее расписания – его я тоже напечатаю, нет проблем, – ипрослежу, чтобы все прошло как по маслу. Да, и ей, конечно, понадобитсяподробное расписание для близняшек – когда они учатся, когда делают уроки,когда играют, – а также расписания рабочего дня всех ее домочадцев. Вот видишь!Тебе нечего волноваться, у меня все под контролем.

– И не забудь про бархат, – выдавила она ипривычно добавила: – И про шарфы.

– Ну конечно, не забуду! Они уже у меня всписке.

Когда Миранда собиралась паковать вещи –точнее, конечно, не она, а ее экономка, – мы с Эмили закупали объемистые рулоныбархата и привозили его к ней на квартиру. Там мы вместе с экономкой резалибархат и аккуратно упаковывали в него все вещи (каждую по отдельности), которыеона намеревалась взять с собой. Затем бархатные свертки бережно укладывались вбесчисленные чемоданы от Луи Вюиттона вместе со множеством дополнительныхотрезов – ведь первую партию бархата она выкинет сразу же, как только откроет вПариже свои чемоданы. В довершение ко всему половина одного чемодана бывалазанята несколькими десятками оранжевых коробочек – в них содержались белыешарфы, каждый из которых будет вскоре потерян, умышленно где-нибудь оставленили попросту выброшен.

Изо всех сил стараясь изобразить сочувствие, яраспрощалась с Эмили и пошла на поиски Лили. Та пластом лежала на диванчике,курила и потягивала из стакана для коктейлей прозрачную жидкость, которая явноне была водой.

– А я думала, мы решили не курить дома. – Яшлепнулась рядом с ней и тут же водрузила ноги на обшарпанный деревянныйкофейный столик, который подарили нам мои родители. – Я, в общем, не против, ноэто было твое решение.