– Я на минутку, ты ведь ничего не имеешьпротив, верно? Мы тут были неподалеку с Максом, и я подумал: забегупоздороваюсь.

– Ну конечно, какое там «против», я так рада!Заходи, заходи.

Я чувствовала, что тараторю как ненормальная,и любой психотерапевт с легкостью бы определил, что мое напускное оживление вдействительности скрывало отсутствие эмоций.

Он схватил бутылку пива, поцеловал Лили в щекуи уселся в оранжевое кресло, которое мои родители сохранили в более или менееприличном состоянии еще с семидесятых, словно зная, что придет времяпрезентовать его одному из своих отпрысков.

– Это по какому поводу? – кивнул он на стерео,откуда доносились надрывные завывания «Аллилуйи».

– Медитирую. А что? – отозвалась Лили.

– У меня есть кое-какие новости, – объявила я,стараясь, чтобы мой голос звучал радостно, и желая тем самым убедить и себя, иАлекса в том, что все идет как нельзя лучше. Он с таким удовольствием готовилнашу предстоящую встречу выпускников – я сама всячески его к этому поощряла, –и теперь, когда до нее оставалось меньше недели, было до безобразия жестоколомать его планы и надежды. Мы однажды всю ночь напролет обсуждали, когопригласить на нашу большую воскресную пирушку, и уже точно решили, где и с кемпропустим по маленькой перед субботним матчем между «нашими» и «Корнеллом».

Они оба выжидающе и не чувствуя никакогоподвоха смотрели на меня, наконец Алекс спросил:

– Да? И какие?

– Мне только что позвонили – я на неделю лечув Париж! – В эти слова я вложила преувеличенный восторг гинеколога,объявляющего бездетной паре, что у них будет двойня.

– Куда ты едешь? – переспросила Лили рассеяннои безо всякого интереса.

– Зачем это ты едешь? – одновременно с нейспросил Алекс, и вид у него был примерно такой, как если бы я объявила, что уменя положительный тест на сифилис.

– У Эмили мононуклеоз, и Миранда хочет, чтобына показы с ней поехала я. Потрясающе, да? – Я улыбнулась фальшивейшей изулыбок. Господи, как тяжело. Мне и самой страшно не хотелось ехать, но хужевсего было то, что приходилось убеждать его, какая это чудесная возможность.

– Не понимаю. Разве она не ездит на эти показыпо восемь раз в год? – спросил Алекс.

Я кивнула.

– Так почему же вдруг ни с того ни с сего ейпонадобилась ты?

Лили не обращала на нас внимания и, казалось,всецело была поглощена старым номером «Нью-Йоркера». У меня были все экземплярыза последние пять лет, и с тех пор, как я поступила на работу в «Подиум», язаставляла себя прочитывать даже оперные рецензии и «Финансовую страницу».Каждое слово.

– На весенних показах она всегда дает большойприем, и ей нужно, чтоб с ней была какая-нибудь секретарша из Америки. Чтобыпозаботиться обо всем.

– И этой секретаршей из Америки будешь ты, аэто означает, что ты пропустишь встречу выпускников, – мрачно подытожил Алекс

– Ну, обычно все происходит не так. Этосчитается огромной привилегией и достается, как правило, старшему секретарю, ноЭмили заболела, и поэтому поеду я. Поскольку я улетаю в среду, в Провиденс квыходным я не успею. Мне действительно очень жаль, что так вышло.

Я отодвинула стул и встала, чтобы сестьпоближе к нему, на диван, но он весь выпрямился и подобрался.

– В общем, это все пустяки, да? Я уже заплатилза комнату, чтобы ее оставили за нами. И конечно, чепуха, что я уже со всемидоговорился, чтобы освободиться к выходным. Я сказал маме, что ей придетсянанять приходящую няню, потому что ты хочешь поехать. Но ведь все это ничего незначит! «Подиум» зовет, не так ли?

За все годы, что мы были вместе, я еще невидела его таким сердитым. Даже Лили выглянула из-за журнала и сочла за лучшеевежливо убраться из комнаты, прежде чем эта стычка перерастет в открытый скандал.

Я подошла поближе и попыталась присесть к немуна колени, но он положил ногу на ногу и отмахнулся.

– Нет, правда, Андреа, – так он называл меня,только когда бывал всерьез мной недоволен, – неужели все, на что тебеприходится идти, стоит того? Не лги мне, постарайся хоть раз. Стоит все этотого?

– Что «все»? Стоит ли встреча выпускников,которая будет еще раз двадцать, моей работы? Работы, которая открывает передомной такие возможности, о которых я и не мечтала, да еще скорее, чем можно былонадеяться? Да! Это того стоит.

У него отвис подбородок, и на мгновение мнепоказалось, что сейчас он заплачет, но он закрыл рот, и на лице его появилосьвыражение настоящей ярости.

– Разве ты не понимаешь, что мне хочетсяпоехать с тобой, а не исполнять все ее прихоти целую неделю по двадцать четыречаса в сутки? – закричала я, забыв, что где-то в квартире находится Лили. –Можешь ты на секунду представить себе, что мне, может, вовсе не хочется ехать сней, но у меня просто нет выбора?

– Нет выбора? Да у тебя всегда есть выбор!Энди, неужели ты до сих пор не поняла, что работа теперь для тебя больше, чемпросто работа, – она поглотила всю твою жизнь? – закричал он в ответ, и все еголицо покраснело, даже шея и уши. Обычно я думала, что это очень привлекательно,даже сексуально, но сегодня мне просто хотелось спать.

– Алекс, послушай, я знаю…

– Нет, это ты послушай! Не будем обо мне – эточто, это ладно; не будем о том, как мало мы видимся из-за твоих бесконечныхнеотложных дел. А как насчет твоих родителей? Когда ты их видела в последнийраз? А твоя сестра? Ты хоть отдаешь себе отчет, что она только что родиларебенка, а ты даже не видела собственного племянника? Это не наводит тебя ни накакие мысли? – Он понизил голос и наклонился ко мне. Я подумала, что он, можетбыть, хочет извиниться, но он продолжал: – А как насчет Лили? Ты хоть замечаешь,что подруга у тебя на глазах превращается в запойную алкоголичку? – Должнобыть, на моем лице выразилось крайнее изумление, поскольку он резко выпрямился.– Только не говори, что ты об этом не задумывалась, Энди. Это видно дажеслепому.

– Ну да, конечно, она попивает. Как и я, и ты,и все, кого мы знаем. Она ведь учится. Все студенты этим занимаются, Алекс. Чтов этом страшного? – Это прозвучало так неискренне, что он только головойпокачал.

Мы помолчали, потом он заговорил:

– До тебя никак не достучишься, Энди. Не знаю,как это случилось, но мне кажется, я тебя совсем не знаю. Думаю, нам надоотдохнуть друг от друга.