Жизелла драматично вздыхает.

– Прекрасно, – сдается она, снова глядя на свое отражение и хмурясь. – Хотя я могла бы обойтись без напоминания о моей собственной смертности. Ты правда думаешь, что у меня будет столько морщин?

Прежде чем Беатрис успевает ответить, развалившийся в кресле Николо фыркает.

– Джиджи, мы собираемся совершить измену. Если проживем достаточно долго, чтобы у тебя появились морщины, считай, что тебе повезло.

Жизелла закатывает глаза.

– Ты как всегда оптимистичен.

– Но мне интересно, – говорит Николо, глядя на Беатрис. – Каким образом бессемианская принцесса достигла таких успехов в маскировке? Наверняка у тебя была горничная, которая могла бы тебя накрасить.

Беатрис знала, что этот вопрос обязательно возникнет, и у нее есть готовый ответ.

– Мне и моим сестрам нравилось время от времени сбегать из дворца, чтобы посетить таверну в городе. Было приятно иногда провести вечер с людьми, которые не знали, кто мы такие.

Это не совсем ложь, Беатрис несколько раз использовала свои таланты с косметической кистью для этой цели, просто это не было изначальной причиной ее обучения у мадам Куриу. Но Николо, кажется, с готовностью принимает ответ.

– Я до сих пор не понимаю, почему вы двое должны делать это в одиночку, – недоумевает он. – Это самая опасная часть.

– Потому что люди недооценивают женщин, Нико, – отвечает Жизелла. – Они не подумают, что мы способны вызволить человека из тюрьмы. Ты разочарован, что не сможешь повеселиться?

Он снова фыркает.

– Поверь мне, игра в дозорного – это как раз то, что мне нужно этим вечером.

Беатрис уверена, что Жизелла уже открывает рот, чтобы дать отпор, но с улыбкой прерывает ее.

– Все готово, Джиджи, – произносит она, кладя кисть. – Ты не могла бы проверить Паскаля и Эмброуза, пока я маскирую Нико? Они уже должны были вернуться.

Глядя на Беатрис, Жизелла поднимает брови, но встает.

– Хорошо. Но постарайся не добавлять прелюбодеяние к списку наших сегодняшних преступлений, ладно? – бросает она через плечо, подходя к двери, и уходит раньше, чем кто-либо из них успевает ответить.

Щеки Николо краснеют, и, не глядя на Беатрис, он подходит и садится на место за туалетным столиком, которое только что освободила его сестра.

– Я ничего ей не говорил, – бормочет он себе под нос.

– Я и не думала, что говорил, – отвечает Беатрис, сосредотачиваясь на стоящих перед ней горшочках с порошками. У него и Жизеллы почти одинаковый оттенок кожи, поэтому она может снова использовать те же цвета, и это упростит задачу.

– Мои сестры всегда знали, целовала ли я кого-нибудь, – признается она. – Словно у меня на шее в этот момент появлялась табличка.

– А ты… получается, много кого целовала?

Беатрис смотрит на него. В другой ситуации она могла бы подумать, что он ревнует. Но, учитывая, что она замужем, мальчики, которых она целовала раньше, – наименьшая из их проблем.

– Несколько, – пожимает она плечами, окуная кисть в более темный оттенок. С ним ей не придется проделывать столько работы, сколько с Жизеллой, нужно лишь, чтобы никто его не узнал. Она добавит несколько морщин, чтобы состарить его, затемнит круги под глазами и, может быть, затенит нос, чтобы изменить его форму.

– Сколько себя помню, я знала, что выйду замуж за Паскаля, и знала, что до этого момента должна быть девственницей, но даже в Селларии нет законов, касающихся того, что я не могла никого поцеловать. Полагаю, я думала об этом как о практике.

Пока она красит и пудрит его лицо, он совершенно неподвижен.

– Я не успела тебя поблагодарить, – говорит она через мгновение. – Знаю, что ты переживаешь из-за всего этого, и я тебя не виню. Мы с Паскалем о многом всех вас попросили. Я благодарна тебе за помощь.

Он качает головой.

– Не благодари меня, Трис. Серьезно. Это ерунда.

– Это измена, – напоминает она ему. – Ты сам сказал. Немногие готовы рискнуть жизнью из-за другого человека, даже если этот человек их двоюродный брат…

– Я делаю это не ради Паскаля, – перебивает он напряженным голосом. – Не пойми неправильно, я бы никогда не обманул его доверие, но я не предлагал ему свою помощь. Я делаю это ради тебя.

Беатрис еще больше осознает, насколько они близки, настолько, что она чувствует его запах: чистый хлопок, яблоки и что-то еще, запах самого Николо. Она помнит, что почувствовала его, когда он поцеловал ее в коридоре, и задается вопросом, сделает ли он это сейчас. Это было бы неразумно, но она хочет этого больше, чем когда-либо могла себе представить.

Она сосредотачивается на своих красках, погружая кисть поменьше в сине-фиолетовый порошок.

– Посмотри вверх, – просит она, не думая и не готовясь к тому, что произойдет, когда он это сделает, когда их глаза встретятся и желание станет настолько сильным, что Беатрис, кажется, сможет утонуть в этом. Она сглатывает и слегка сглаживает цвет под его глазами, усиливая те слабые тени, которые там уже есть.

– Это еще более благородно, – она старается звучать легко и поддразнивающе. – Рисковать столь многим ради той, кого почти не знаешь.

– Я не благородный, – произносит он достаточно резким тоном, чтобы пресечь любые возражения. – Если бы ты знала, о чем я думал, Трис, то поняла бы, что во мне нет ничего благородного.

Беатрис берет еще одну кисть, разглаживая края морщин, которые она ему нарисовала. Вот так, с нарисованными морщинами и фиолетовыми полукругами под глазами, он должен выглядеть нелепо. Беатрис думает о том, что он действительно выглядит нелепо, но все равно хочет его поцеловать, и к черту последствия.

– Тогда, возможно, – медленно говорит она, убирая кисть в сторону, – мы оба можем вести себя не по-благородному.

Как бы она ни старалась, Беатрис не может полностью выбросить из головы мысли о матери. Даже здесь, стоя совсем рядом с парнем, с которым ей нельзя оставаться наедине, она воображает ее неодобрение. Беатрис может представить прищуренный взгляд и раздувающиеся ноздри своей находящейся за сотни миль матери. Она слышит над ухом ее обжигающий голос:

«Даже ты не могла быть такой дурой, чтобы отдать свое сердце, Беатрис. Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты так бесстыдно порхала с одной из своих собственных пешек. Как раз тогда, когда я решаю, что ты не можешь разочаровать меня еще больше, ты находишь новые глубины».

Голос не должен проникать ей под кожу, особенно сейчас, когда она решила разрушить остальные планы матери и помочь сестре. Но это так. Беатрис не уверена, что когда-нибудь наступит время, когда ее голос перестанет следовать за ней, высказывая мнение, которое ей не нужно и которое она не хочет слышать.

Беатрис говорит себе, что целует Николо, потому что ей этого хочется, потому что она хотела поцеловать его снова с тех пор, как они сделали это в последний раз. Она говорит себе, что целует его, потому что хочет его, а он хочет ее, и все остальное не имеет значения – лишь прикосновение губ, прикосновение языков и сильные, уверенные руки Николо, скользящие по ее пояснице, притягивающие ее к себе на колени.