– И что тогда? – спрашивает Леопольд.

Софрония хмурится.

– Потом мы с сестрами уедем домой, в Бессемию.

– И я? – спрашивает он. – А Паскаль? А этот принц-бастард из Фрива?

Софрония снова заставляет себя взглянуть на него.

– Она бы не стала оставлять незавершенные дела, – тихо признается она. – Мать сослала бы тебя в какую-нибудь далекую страну, по крайней мере, так она мне сказала. Хотя я не уверена, что действительно в это верила. Моя мать ничего не делает наполовину.

– Значит, она убила бы меня. И ты бы ей позволила.

– Не знаю, – признается Софрония. – Если бы мы дошли до этого момента, я не знаю, смогла бы ее остановить, не знаю, попыталась бы или нет. Как я уже сказала, моя мать умеет манипулировать.

– Но до этого не дошло. Потому что ты передумала.

Софрония кивает.

– Но прежде, чем это сделала, я написала своей матери о том, что узнала о твоей. В том числе о письме, которое король Чезаре тайно ей направил и в котором он благодарил ее за работу, которую она проделала, истощив военную казну Темарина и посеяв разногласия.

Она не рассказывает ему о более грубых моментах письма, о той жестокости, с которой они говорили о Леопольде.

– Я думала, что она захочет узнать об их заговоре, но вместо этого она переманила твою мать и повстанцев на свою сторону, организовав бунт, отравленное вино и, очевидно, наши казни.

– Ты думаешь, наши матери хотят, чтобы нас убили? – спрашивает он, качая головой.

– Я не могу говорить за Евгению, но моя мать не умеет прощать. Хотя у меня есть план, как вытащить нас из этого. Несмотря на все, что я тебе только что сказала, мне нужно, чтобы ты мне доверял.

Долгое время он просто смотрит на нее так, будто никогда не видел раньше. Во многом, полагает она, это так и есть.

– Хоть что-то было правдой? – наконец спрашивает Леопольд.

Она прислоняется головой к спинке дивана и, прежде чем позволить себе взглянуть на него еще раз, на мгновение закрывает глаза.

– Я так старалась, чтобы мое сердце было закрыто для тебя. Вначале ты даже упростил это дело. Было так много лжи, Лео. Я знаю это, и мне очень жаль. Но когда дошло до дела, я выбрала Темарин. Я выбрала тебя. Я тебя люблю. Это правда.

Между ними наступает тишина, и Софрония почти задерживает дыхание, ожидая, что он заговорит, пошевелится или сделает что-нибудь, кроме как уставиться на нее, как будто она незнакомка. После того, как проходит, кажется, целая вечность, он делает долгий выдох и опускает плечи.

– После того, как мы переживем это, я буду очень зол на тебя.

Софрония заставляет себя улыбнуться.

– После того, как мы это переживем, – повторяет она.

Когда Дафна снова открывает глаза, пульсация в ее голове сменяется тупой болью, и она может сесть в постели. Байр снова сидит на стуле у ее кровати с раскрытой на коленях книгой. Когда она шевелится, его глаза поднимаются к ней, и он закрывает книгу.

– Все нормально? – спрашивает он ее.

Дафна мысленно пробегается по своим ощущениям. В горле пересохло, мышцы немного болят. Она отчаянно хочет принять ванну и немного поесть, хотя на данный момент никакая еда не кажется ей аппетитной.

– Более или менее, – ее слова звучат хрипло, но внятно. – Как долго я спала на этот раз? – спрашивает она, боясь ответа.

– Это был просто ночной сон, – с легкой улыбкой уверяет ее Байр.

Она откидывает голову на подушку и смотрит в потолок.

– Есть новости?

– Няня Зении, ее муж и брат. Все казнены.

Она чувствует, как он наблюдает за ней, и задается вопросом, какую из эмоций ему показать. Ужас при мысли об их смерти? Грусть? Вину? Она слишком устала, чтобы притворяться.

– Они пытались меня убить. Мне не жаль, что они умерли.

Глядя в сторону, он кивает.

– Сначала их тщательно допросили, но они не сказали, с кем работают.

Он говорит, что их допрашивали, но Дафна понимает, что их пытали. Она задается вопросом, знает ли он это сам.

– Но это были не повстанцы, – говорит она.

– Нет, – подтверждает Байр. – Не повстанцы.

Несмотря на то, что один из этих повстанцев неделю назад приставил нож к ее горлу, она верит в это.

– Мне нужно поговорить с Клионой.

При смене темы Байр слегка хмурится.

– Она несколько раз приходила тебя проведать. Но тебе и правда стоит еще немного отдохнуть.

– Я в порядке. Вообще-то, я хочу подышать свежим воздухом. Можешь попросить Клиону встретить меня на прогулке по саду?

– Ты чуть не умерла, Дафна, – говорит он, как будто она этого не осознает.

– Но не умерла же, – отвечает она, пытаясь казаться увереннее, чем есть на самом деле. – Мы будем осторожны, это просто сад.

– Осторожности недостаточно. Осторожность не остановит стрелу, пулю, ядовитый газ или…

– Возможно, убийцам стоит с тобой посоветоваться. Кажется, ты много думал о том, как лучше меня убить.

Байр пристально на нее смотрит, и его мрачный взгляд напоминает ей о тех вещах, которые были сказаны, когда она лежала в лихорадке.

«Я здесь, потому что так хочу», – сказал он ей.

– Это серьезно, Дафна.

Она думает о том, что он произнес ее имя не так, как в тот раз, когда она положила руку ему на щеку.

– Я понимаю, – отвечает она, отбрасывая эту мысль. – Я знаю, что рискую. Это меня они пытались убить. Но я торчу в постели уже полтора дня и не позволю страху держать меня взаперти в этой комнате.

Он долго смотрит на нее, стиснув зубы.

– Хорошо, – наконец соглашается он, вставая на ноги. – Но ты возьмешь с собой стражу.

Дафна открывает рот, чтобы возразить, но закрывает его. Вот почему она никому не рассказала о первой попытке – потому что знала, что это будет означать потерю свободы. Но теперь, когда они прошли эту точку, пути назад нет.

– Хорошо. Но мне нужны Мэттлок и Хаскин, – говорит она, вспоминая стражников, которые сопровождали ее и Клиону в ателье. Те, кто, по словам Клионы, были повстанцами. Те, кто будет молчать обо всем, что услышат.

Он кивает.

– Хорошо, – он направляется к двери. – Думаю, я тоже присоединюсь к тебе, немного свежего воздуха не повредит.

Дафна открывает рот, чтобы возразить, но он уже ушел и плотно закрыл за собой дверь. Она плюхается на подушки и издает стон. Как ей свободно разговаривать с Клионой, если Байр тоже будет там?