– Барвник, ты взваливаешь на него непосильную задачу.Придон легко побил его в тот раз. Побьет и сейчас. К тому же Дунай ослаб ещебольше.

Дунай некоторое время не двигался, затем его спина началавыпрямляться. Мышцы вздулись, шея напряглась, покраснела.

Затрещало крепкое дерево, со скрипом полезли из гнездстальные штыри. Обе половинки разлетелись, как сухие щепки. Дунай выпрямился,перевел дыхание.

Тулей смотрел со страхом, богатырь был страшен. Дунай напрягплечи, подал их вперед. Звонко лязгнуло, цепи разлетелись крупными кольцами.Дунай свел руки, кисти плотно охватывают широкие браслеты из металла. Оннаклонился, пальцы ухватили цепь, сковывающую ноги. Бугры на спине вздулись,застыли, спина стала вдвое шире. Звонко и. жалобно звякнула цепь.

Он почти равнодушно отшвырнул остатки тяжелой цепи к трону.Грохнуло, звякнуло, пышный ковер задымился, Щажард торопливо затоптал огонек,сам он смотрел на узника восторженными глазами.

– Этого… – сказал он потрясение, – никто иникогда… Даже Придон не смог бы так… Но – почему?

Барвник сказал нервно:

– Дунай приблизился к богам, вот и наделили своеймощью. Или не они, а тот… кто наделил мощью богов.

Дунай распрямился, лицо оставалось спокойным, отрешенным. Нов лице был свет, это был прежний и уже не прежний Дунай, каким его знали.

– Меня никто не побьет, – ответил он ровнымголосом. – Теперь уже никто.

– Я… – прошептал Барвник, – верю… Но это иесть гибель для Куявии.

Дунай сказал ровным голосом:

– Говори, или я уйду.

Красный дракон неторопливо плыл с уверенностью бога войны.Пурпурная броня блестела под оранжевыми лучами солнца, пасть слегкараспахнулась, сверкали острые зубы, а выпуклые глаза с ленивым любопытством смотреливниз на крохотных людей.

Крок трижды выстрелил из своего страшного лука. Стрелы, чтопробивали любого воина в доспехах насквозь, звякнули, будто ударились о глыбыметалла. Крок снова выстрелил с такой силой, что стрела от удара расщепилась натонкие лучинки, белыми обломками брызнула как искорки во все стороны.

– Меривой! – зазвучали голоса. – Меривой!

– Позовите Меривоя!

– Или Франка!

– Да где Меривой, там и Франк…

– Ничего подобного, Меривой у пленницы, Франка туда непустит…

Из шатра вышел встревоженный Вяземайт, быстро зыркнул нанебо. По длинным серебряным волосам пробежала волна света, он проследилвзглядом за драконом, кулаки сжались.

– Всем на землю, – сказал он ясным и каким-тострашным голосом. – Закрыть глаза!

Выбежал и Придон, огляделся и, чтобы подать пример, бросилсяна землю, как и другие. Глаза, правда, не закрыл, дракон что-то почуял, крыльяударили по воздуху чаще и сильнее, он устремился вперед, подобно раскаленному вогне наконечнику исполинской стрелы. Люди вскрикивали, накрывались щитами,прятали головы, многие, как и Придон, украдкой посматривали на дракона.

Вяземайт начал выкрикивать заклятие. Дракон несся всебыстрее, на растопыренных крыльях и на гребне вспыхнули огоньки. Их срываловетром, но они распространились быстро, и дракон летел уже объятый пламенем.Устрашенный Придон думал, что дракону огонь нипочем, однако с неба донессястрашный крик. Весь дракон превратился в шар огня, следом тянулся длинный хвостпламени.

Горящий, ослепленный дракон пролетел над их головами, Придонвидел, как огненный шар ударился в зеленую траву. Земля дрогнула и закачалась,в спину толкнула волна сухого горячего воздуха. На месте падения драконавзметнулись огонь, черный дым, оттуда сильно запахло горелым мясом. Придон рассмотрелсквозь прорехи в столбе дыма широкую яму с обугленными краями, а со днаторчали, сгорая, толстые кости.

– Здорово, – выдохнул он. – Вяземайт… я дажене думал, что ты можешь такое!

Вяземайт морщился, сцепил пальцы рук, хрустел суставами.Глаза оставались темными.

– Это не так уж и трудно, – процедил он сквозьзубы. – Но только…

– Что, Вяземайт?

– Я не смогу быть разом во всех концах Куявии. А нашивойска сейчас везде.

Придон спросил торопливо:

– А другие не могут?

– Нет.

– А как-то научить…

Вяземайт поморщился:

– Придон, не говори глупостей. Ты сможешь быстрообучить хотя бы с десяток молодых парней, чтобы сражались как ты?..

Придон вздохнул:

– Ладно, я понял. Жаль, конечно. Правда, есть ещеМеривой и Франк. Да и Крок мечет стрелы как никто. Надеюсь, Верен сумеетотвести колдуна к Туру…

Вяземайт сказал сочувствующе:

– Верь. Все получится!.. Пойдем посмотрим, вдруг да отдракона что-то осталось. Жареная драконья печень – это чудо! Непробовал?.. Много потерял. Но сегодня, чую, многие полакомятся снова. Ведь оттого Зайчика, на котором летала Яська, остались только панцирь да кости…

– Кстати, что с нею делать?

Вяземайт пожал плечами:

– Я бы вернул ее куявам. Все-таки, если бы не она…

Придон подумал, кивнул:

– Ладно. А сопровождать отправлю Меривоя. Похоже, онаему доверяет.

* * *

У шатра двое вартовых заулыбались при его приближении. Оннахмурился, спросил отрывисто, надеясь, что голос прозвучит сурово и что в немне проскользнет жалкая нотка надежды:

– Пленница здесь?

Шестак сказал, оскалив зубы:

– Видишь же, сторожим.

– Чтоб ни сюда, – добавил Огнивец, – ниотсюда.

Меривой откинул полог, его не останавливали, сделал шаг изамер с бешено колотящимся сердцем. Женщина стояла к нему спиной, достаточновысокая, в своих коротких кожаных штанах, странных даже для мужчины, ибозаканчивались намного выше колен, что было бы крайним бесстыдством для артанки,непристойностью для куявки, но у этой выглядело естественно, ибо ноги покрытысильным загаром, а это как одежда, кожа в царапинах, старых ссадинах скоричневыми корочками запекшейся крови, а где и с блестящими шрамиками, чтовскоре исчезнут, это ноги женщины, что умеет прыгать, падать на землю и накамни, кувыркаться через голову, не заботясь о царапинах, ибо она сильная,здоровая, полна сил и жизни, она может не заботиться о своей внешности, нелелеять, ибо сейчас все с легкостью зарастает на ее теле, а когда придет пора…

Взгляд его поймал узкую полоску белейшей кожи, что на мигпоказалась и пропала под краем истрепанной кожи штанов. Сердце остановилось, онощутил, что в этот миг для него произошло самое важное, что может произойти счеловеком, и что мир отныне станет другим, и что женщина из другой, недоступнойему жизни станет, уже стала для него той тоской, что никогда не покинет егомохнатую душу. Эта женщина чиста и нежна, но это увидел только он, Меривой, иотныне ему страдать от ее недоступности, мечтать о ней, рычать в тоске и горе,бросаться на землю и бить кулаками в бессилии.