«…50. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могутнаследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.

51. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимсявдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвыевоскреснут нетленными, а мы изменимся…

53. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, исмертному сему облечься в бессмертие.

54. Когда же тленное сие облечется в нетление исмертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощенасмерть победою».

– Класс, – сказал я вслух, – ну дает этотПавлуша… Такое засадить в те времена. Его счастье, что инквизиции еще не было.

Принтер пискнул, бумажный лист начал исчезать в щели, спустяпару секунд робко выполз с другой стороны. Я торопливо ухватил, чтобы неспрятался обратно, пробежал глазами.

– Ну, лапушка, – сказал я довольно, – теперьдержись! Кое-что я тебе покажу…

Она засмеялась:

– Господи, какой угрожающий тон!.. Как будто ужеистрахал меня во все щели и собираешься повторить?

Я отмахнулся:

– Да ерунда какая – трахать. Как будто у тебя не так,как у всех. Ничего нового. А вот что я вычитал насчет сингулярного мира вБиблии…

Мне показалось, что она обижена, это хорошо, может быть,даже постарается показать, что ее не так уж и скучно трахать, надеюсь на это,но виду особенно не показывает, спросила с видом чрезвычайнойзаинтересованности:

– И что же там сказано?

– Вот смотри, – сказал я. – Извини, толькокусочки, но можешь дома хоть в Инете, хоть в бумажной Библии найти эти места.Для доступности я выделил болтом и даже красным. Красным болтом. Царство Божье– это сингулярный мир, куда не войдут полуобезьяны, именуемые людьми, а войдутсущества уже на другой основе, которая не поддается тлению. Следующий абзац,смотри: «…не все мы умрем, но все изменимся вдруг», это говорит о том, чтосингулярность наступит стремительно, это мы теперь и сами знаем. «Мертвыевоскреснут нетленными» – это все по Федорову, который говорил, что наш долг –воскресить родителей. И воскресить не в прежнем тленном теле, а сразу либо вкремнийорганике, либо в изменяемой структуре силового вихря.

Она с интересом и недоверием смотрела на лист, а когда ясделал паузу, проронила задумчиво:

– Тогда и следующая о том же: «Ибо тленному семунадлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие».

– Точно!

– И следующая, – сказала она, вдохновленная то липохвалой, то ли азартом находки: – «Когда же тленное сие облечется в нетление исмертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощенасмерть победою».

– Класс, – сказал я. – Видишь, что этозначит? Ничто в Библии не противоречит наступлению сингулярности!

Она кивнула:

– Ничто.

– Здорово?

– Да, – согласилась она.

Я спросил с подозрением:

– Но ты чем-то встревожена?

Она покачала головой:

– Нет.

– Но у тебя такой вид…

Она слабо улыбнулась:

– Это другое. Мне показалось, что ты даже больше прав,чем сам понимаешь.

Я ощутил себя задетым, спросил задиристо:

– Это где же я упустил возможность себя погладить поголовке?

Она сказала тихо:

– Ты полагаешь, что сумел очень ловко интерпретироватьслова Библии… или в самом деле считаешь, что апостол Павел угадал?

Я ответил с достоинством:

– Нет, третье. Я полагаю, что апостол Павел, будучигением… недаром же он сумел создать фирму, что вот уже две тысячи лет нарынке!.. сумел очень точно спрогнозировать события. Он как Нострадамус, но тотговорил туманно, а у Павла просто чеканные фразы, их хоть на лозунги разбирайдля правительственных партий!

Она произнесла после долгой паузы:

– Он был не просто гений. Это был не прогноз, Слава. Непрогноз…

От ее голоса по мне почему-то пробежали мурашки.

– А… что?

– План, – произнесла она совсем тихо итаинственно, словно тоже страшилась своих слов, своего проникновения в тайну осмыслениячертежа, по которому строилась вся человеческая цивилизация. – Он начерталплан, по которому идти людскому роду. И вот мы две тысячи лет шли и…

Я сказал пересохшим горлом:

– …подошли к завершению его плана?

Мы лежали тихо, я все время напоминал себе, что рядомобнаженная молодая женщина, надо бы чего-то, а то вдруг что подумает, мы жебольше всего страшимся, как бы нас не заподозрили в неспособности, но неподнималась не только рука: сердце колотится, еще чуть – и потребуетсявалокордин или валерьянка.

– Извини, – сказал я, – надо еще по одномусловечку посмотреть…

– Давай, – ответила она.

Я торопливо скользнул к компу. Поисковик снова пробежался поНовому Завету. Высветилась фраза: «…который уничиженное тело наше преобразиттак, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует ипокоряет Себе все» (Фил.3:21). Сердце продолжало колотиться так, будто я безвсякого Сезама попал в пещеру с сокровищами, где медная лампа, тысячи кувшиновс закупоренными джиннами и говорящая щука уже выглядывает из-за сундука.

Фраза яснее ясного говорит, что наше «уничиженное» телостанет могучим силовым полем, вечным и бессмертным, ибо если Бог есть, то он,конечно же, не похож на Зевса, озабоченного только тем, как бы перетрахатьпобольше баб, коров, собак, птиц и рыб. Бог – это существо, способное своейволей не только зажигать и гасить звезды, но и галактики, вселенные,мегавселенные…

Габриэлла, любопытствуя, вылезла из постели. Я услышал заспиной шлепанье босых ног, она остановилась, взявшись за спинку кресла, исмотрела в экран.

Я подтащил ее ближе, усадил на колени. Она прильнула всемобнаженным телом, вздрагивая, словно от холода, прерывисто вздохнула. Я гладилее по голове, пропуская шелк волос между пальцами, целовал в макушку,оцепенение медленно уходило из тела. Я наконец еще и ощутил, что у меня в рукахмолодая женщина, вот у нее сиськи, и хотя их только две, но что есть, то есть,а на моих чреслах покоится мягкий и быстро разогревающийся от разницы половженский зад, где анус и половая щель от моего пениса дразняще близко.

Габриэлла подвигалась, устраиваясь поудобнее, это вызвало уменя такой приток крови к причинному месту, что в ушах зазвенело, а в черепезагуляло одинокое эхо. Мои руки сами по себе начали мять ее тело, на редкостьмягкое и податливое, дыхание мое участилось.