каждой палатке, предназначенной для отдыхающих, как и к фанерному дому, прикрепили специальную бригаду из медсестры, дружинницы и двух санитаров. Они занялись внутренним убранством помещений, развешивая марлевые занавески, покрашенные красным стрептоцидом или метиленовой синькой, и устраивая самодельные абажуры у лампочек. На стенах укрепили портреты Сталина и лозунги. Кроме того, санитары заготавливали необходимое топливо.

Скуратов и старшина Бодров с группой бойцов из команды выздоравливающих улучшали маскировку помещений, заменяя высохшие ветки более свежими и раскрашивая мелом части домиков и палаток, которые нельзя было спрятать под ветками.

Между тем сортировка, операционно-перевязочный взвод и часть госпитального продолжали оказывать необходимую помощь раненым, прибывавшим с передовой. К счастью, их поступало очень немного.

Прошло пять дней, и в медсанбат приехал комдив, замполит и начсандив. Эта авторитетная комиссия осмотрела все приготовления, одобрила их и вынесла заключение, что с 1 марта 1943 года медсанбат может начать приём отдыхающих. Вместе с Алёшкиным они подсчитали, что одномоментно батальон сможет принять около четырёхсот человек, создав отдыхающим вполне благоприятные условия. Как предполагал комдив Ушинский, на отдых и пополнение дивизии будет дано не более одного месяца. Чтобы охватить весь состав старослужащих, нужно провести не менее 9–10 смен, поэтому, видимо, смену придётся ограничить четырьмя сутками. Впоследствии приказом и был установлен такой срок. До 1 марта оставался один день.

Вечером 28 февраля 1943 года Борис и его ближайшие помощники долго сидели и рассуждали о предстоящей работе. Всех беспокоило, как организовать хороший отдых бойцам и командирам, для многих неожиданный, в совершенно непривычных условиях, в самый разгар войны.

До сих пор персоналу батальона приходилось иметь дело с ранеными, иногда очень тяжёлыми. Они, целиком поглощённые теми страданиями, которые причиняло само ранение, а многие — ожиданием того, каковы будут его последствия, почти не обращали внимания на окружающую обстановку. Во врачах, медсёстрах и санитарах они видели людей, способных облегчить их боль, поэтому беспрекословно им подчинялись, а некоторые просто и не были в состоянии активно реагировать. Их лечили — оперировали, перевязывали, делали необходимые инъекции и затем эвакуировали в следующее лечебное учреждение. Всё было просто и понятно, так же понятно и просто всё было и для медперсонала. Санбатовцы знали, что обязаны приложить всё своё умение и знания, чтобы оказать помощь каждому раненому, ласковым словом утешить, а иногда и спасти ему жизнь. Как только этот раненый получал возможность эвакуироваться или возвратиться в часть, медперсонал с ним спокойно расставался. На смену этим раненым приходили новые, иногда ещё более тяжёлые.

А тут было совсем иное дело: здоровые люди прибывали в медсанбат, чтобы отдохнуть. Конечно, им могут потребоваться, кроме хороших постелей, чистого белья и вкусной еды, различного рода развлечения, положенные на отдыхе.

После многих разговоров и обсуждений решили, что каждый из командиров подразделений возьмёт на себя определённый участок работы и строго его будет контролировать. Сангородский отвечал за организацию санобработки, Прокофьева — за порядок и чистоту в помещениях, Прохоров — за питание, замполит Фёдоров — за организацию самодеятельных концертов, хотя бы по одному на каждую смену. Естественно, что общее руководство работой всех звеньев лежало на Алёшкине.

Скуратову поручили обеспечение надежной охраны батальона, задействовав для этого санитаров и выздоравливающих.

1 марта с восьми часов в батальон начали приезжать машины с отдыхающими. Всего прибыло двенадцать машин ЗИС-5 в течение 4–5 часов, и потому каждой новой партии ожидать своей очереди на помывку почти не пришлось.

Сразу же после санобработки, мытья и стрижки отдыхающих направляли в столовую, откуда после вкусного обеда (повара постарались), с добавками и без ограничений, группы по 30–40 человек сопровождали в домик или палатку ДПМ, где у каждого была своя койка. Койками служили обыкновенные носилки или топчаны с тюфяком и подушкой, набитыми сеном. Но всё это было застлано чистыми, большей частью новыми простынями, с такими же белоснежными наволочками и тёплым суконным одеялом, — то есть всем тем, чего многие бойцы и командиры, не бывавшие в госпиталях, не видели чуть ли не с начала войны.

Конечно, после сытного обеда, да в такой постельной роскоши каждому захотелось спать, тем более что в помещениях было уютно и тепло от печек. То, что многие проспали ужин и кино, которое крутили в столовой, превращённой на это время в клуб, никого не удивило. Но когда многие из отдыхающих не явились на следующий день к завтраку, медсёстры встревожились, вслед за ними забеспокоились и врачи. К Алёшкину начали бегать то один, то другой с вопросом, не заболели ли все их отдыхающие.

Заволновался и сам комбат. Он направился в так называемую офицерскую палатку, где разместили командиров взводов, рот, батальонов и политруков. Там, увидев старшего лейтенанта, сидевшего за столом и что-то старательно писавшего, Алёшкин стал его расспрашивать и получил совершенно неожиданный ответ:

— Товарищ военврач второго ранга, сразу видно, что вы в шкуре бойца на передовой не были! Знаете, о чём не только красноармейцы, но и командиры говорили, когда увидели ваши постели? «Ох и отосплюсь же я, братцы! За все полтора года». Да, и на самом деле, ведь многие с начала войны спали на ходу, прямо на снегу, в сырых окопах, а иногда и в болотах, в грязных землянках, по неделям не только не раздеваясь, а даже и не разуваясь. А тут, после вашей замечательной бани и роскошного обеда они на этих постелях, наверно, целые сутки спать будут. И не будите вы их, сон сейчас — самый лучший отдых. Я и сам бы спал, да вот, обещал начподиву (начальник политотдела дивизии — Прим. ред.) статейку для газеты написать о первом дне отдыха. Закончу и опять завалюсь. А насчёт еды не беспокойтесь: они, как отоспятся, своё съедят, и даже с избытком!

Алёшкин невольно вспомнил невесёлую жизнь в сырой землянке, когда дивизия дралась под Невской Дубровкой, когда сквозь щели в накате на их нары беспрерывно капала грязная вода, а на полу землянки никогда не просыхали большие лужи, и молча согласился со словами своего собеседника. После этого он сам перестал волноваться и успокоил врачей и сестёр. Вызвав начхоза Прохорова, он приказал ему держать на кухне в любое время суток горячую пищу и чай.

Более пяти недель работал в медсанбате дивизионный дом отдыха. Все бойцы и командиры, побывавшие в нём, нахваливали прекрасное чуткое обслуживание, они оставили много устных и письменных благодарностей медперсоналу батальона. В дивизионной газете «На боевом посту» было опубликовано несколько статей про дом отдыха, в которых тоже были хорошие отзывы о нём и его