с себя его тело. Повалилась рядом, дрожа и хватая ртом воздух. Значит, островитянка выжила. А нет ли жабр у морского народа? Сначала она закрылась руками, будто кто-то нападал, вжалась в камень, мотая головой: “нет, не надо”. Потом не выдержала, стала его тормошить, искать удары пульса, сердца. На ощупь — в Пещере собственную руку было не разглядеть. Завизжала и отскочила, как от прокаженного. Вот оно что. Девочка из народа Ариды боится утопленников. Над ней многие смеются, наверное. Островитянка явно большим усилием заставила себя вновь до него дотронуться. Запросила, залепетала, как маленькая: “Подожди, регинец, не умирай!”. Припала к его губам, будто целуя. Нела, вспомнилось роанцу, ее зовут Нела. Ее трясло, но похоже она знала, что делает. Ив смутно чувствовал, как грудь немилосердно давят и растирают. Пару раз она прерывалась, едва не падая, плакала и умоляла “Дыши…”, силы ее были на исходе. И, наконец, будто прорвала невидимую плотину. Ив стал мучительно оживать, застонал, захрипел, из желудка хлынуло горько-соленное Море. Теперь девчонка всхлипывала над ним с облегчением.

— Наконец-то, регинец! Благодари Дэю. Вода выходит, значит, не умрешь.

Только что Ив вроде бы четко видел происходящее — теперь не понимал ничего, каменел от холода и не мог откашляться. Его рвало, внутри все горело, мысли вязли, как осы в меду. Очень смутно помнил, как здесь оказался. Хотел осенить себя крестным знамением, но не смог и пальцем шевельнуть. Соленная тошнота наконец иссякла, Ив провалился в сон. Островитянка сидела рядом, поддерживая его голову, и осознавала, что натворила.

Ив очнулся рядом с горящим костром и поначалу даже не удивился, откуда огонь в сердце водяного мира. Голова отчаянно кружилась, в ушах звенело — но и только. Видно, прошло много времени. До роанца медленно доходило, что он находится в недрах скалы и жив милостью Божьей. Над ним раскинулся купол, серый в тени, а в бликах костра будто позолоченный. Снизу к потолку, с потолка книзу стремились огромные каменные свечи. На стенах нечеловеческие руки высекли из камней узор, в котором легко было различить чешую морских чудовищ. Демоны Пещеры будто славили сами себя. “Это тоже капелла, — решил Ив. — Но дьявола Алтимара”. Он слишком искренне верил во всемогущество Господа, чтоб бояться нечисти. Он встал, шатаясь, позвал Рэна. Опасно ухнуло эхо, закрошились камешки, предупреждая, что кричать в вотчине Алтимара нельзя. Рэн исчез навсегда. Опустившись на колени, Ив тихо произнес молитву за его душу и за свое спасение.

Нела сжалась в комок по другую сторону огня, взвизгнула шепотом:

— Не трогай меня! Запрещено!

Могла бы и не говорить. Всем регинцам теперь было известно, какова расплата за прикосновение к Невесте.

— Как выбраться отсюда? Ты ведь знаешь!

Нет ответа. Ив отодвинулся, насколько позволяла узкая платформа, попытался говорить спокойно.

— Я не враг тебе, дева, — понимал, насколько глупо это звучит после сожженного Берега Чаек. — Отныне мы не враги. Мы ведь верим в одного Бога — просто тебя не учили в Него верить. Разве ты совсем не помнишь Бога твоих настоящих родителей?

Страх иной раз нагоняет ступор, похожий на обморок, — Ив не был уверен, что девушка его вообще слышит.

— Когда закончится поход, Герцог мог бы простить тебя и взять с собой в Ланд. Твое место не среди язычников!

Молчание.

— Послушай, я ничего тебе не сделаю. Ты же мне жизнь спасла.

Она безутешно разрыдалась. Ив скорей догадался, чем разобрал из ее причитаний. Худшее преступление для Невесты — по своей воле коснуться мужчины. Девушка нарушила запрет. В час беды для Островов оскорбила Алтимара! Что теперь будет, если она не имеет права жить? Иву очень хотелось сказать, что ее вера ошибочна, и что от мести морского демона он Нелу защитит. Слов он так и не нашел. Подождал, пока она выплакала все слезы, и заговорил о простом:

— Как ты сумела костер развести? Это что, колдовство?

Не надеялся на ответ, но она пролепетала:

— Вон тот уступ всегда сухой, там мы храним кремень и хворост в промасленной ткани.

— Ты здесь, как дома. Неужели ты часто бывала в этой норе?

— Конечно, — всхлипнула Нела. — С сестрами. Мы моллюсков ловим, — чуть помедлила, добавила. — Ты согрейся, регинец. Тебе это очень нужно.

— И тебе тоже. Сядь ближе к костру, я к тебе не прикоснусь, — Ив демонстративно убрал руки за спину.

Девочка с Островов неуверенно подвинулась к огню.

Взору Дельфины предстала совершенно новая стихия — вражеский лагерь. Одни регинцы ожесточенно копали ров, из выброшенной земли сооружая насыпь, другие рубили деревья и остатки строений на частокол. Тактику врагов женщина оценила — построить такие укрепления не сложно, а взять не легко. Попыталась хотя бы приблизительно оценить количество регинцев, но тщетно. Она никогда еще не видела столько врагов и столько мачт у берега. Теор с названой близняшкой вышли во двор под навес, что соединял дом и птичник, укрывая при надобности от палящего солнца и непогоды. Без собак и снующих под ногами кур здесь было непривычно тихо.

— Вижу, не боишься меня, бывшая сестренка.

На родном языке изгнанник говорил так, будто делал усилие, чтобы не сбиться на регинский. В остальном он удивительно мало изменился. Темно-каштановые волосы и теперь были длиннее, чем надо. На лице не прибавилось шрамов и морщин — все такое же, будто идеально вырезанные статуи в Святилище. Мальчиком Теор казался старше сверстников, теперь выглядел моложе. Время текло для него по своим собственным законам. Глаза разве что его выдавали — потухшие и чуть опухшие. Глаза того, кто мало спит и много пьет. Дельфина вдруг вспомнила рассказы матери. Всю жизнь Теор называл ее младшей сестренкой — а ведь это он младше. На целые сутки. Если однодневный младенец способен что-то видеть, значит, она видела рождение брата. Поймала себя на мысли — какая-то часть ее и теперь рвется его обнять. А впрочем — не разделить Дельфину на части, ей действительно хочется его обнять, да и как может быть иначе? Это же Теор.

— В день Посвящения, — ответила она, — мы в воде смешали кровь. Доведется — будем сражаться. Но, пока не высохнет Море, не зови меня бывшей сестрой.

Он зачем-то пнул ногой перевернутый котел, в котором накануне еще Тэрэсса варила похлебку детям. Тот покатился с глухим звоном, и Теор рассмеялся ему в тон:

— А я не помню Посвящение! Даже клятву в тот день не сам произнес. За меня это сделал Терий. Выходит, никого я не предавал, — смех получился натянутым. — Это они меня…

Ждал, что