Дельфина возразит, но она молчала, отрешенная, удивительно спокойная. Как Море — то не умеет обвинять и ненавидеть, и сдаваться тоже не умеет. За годы Теор совсем забыл взгляд пронзительно-синих глаз сестренки, и теперь залюбовался.

— Циана умерла лет пять назад, — сказала, наконец, Жрица. — Она выкормила тебя, ты имеешь право знать. Ана…

Он оборвал резким жестом руки, будто закрываясь от этой боли:

— Знаю!

— Конечно, знаешь. Иначе не привел бы врагов. Аквин тоже давно умер. А вот дети их и внуки — этой ночью. А родители Аны живы! Были вчера…, — произнесла Дельфина горько. Едва подавила вопль "Неужели тебе все равно?!" — Они еще крепкие старички, может, успели сбежать. И Меда, может быть, жива.

"Не все равно! — убеждала она себя, надеясь, что правда видит в глазах своего близнеца что-то от прежнего Теора. — Не верю! Тем сильнее ты хочешь нас ненавидеть, потому что прячешься за ненависть."

— Пещера заклята: взять лишь того, кто заслуживает смерти. Ты, рыжий регинец, не заслуживаешь — это я хоть перед самим Господином Алтимаром повторю!

Господин Морской пока не утопил их и не обрушил серый свод на их головы — Нелу эта мысль чуть утешала. Она не верила, что боги или тэру ее простят. А, впрочем, лусинка знала себя: если ей суждено еще увидеть солнечный свет, она будет молчать. Окажется слишком труслива, чтобы признаться, и тем еще больше оскорбит Алтимара. Лучше бы островитянам никогда ее не находить — она много раз так думала. В Регинии одинокого ребенка съели бы бродячие собаки, но лучше бы не быть ей приемной дочерью Общины. Алтимару ведомо, что она, воин и Невеста, боится воды. Плавать и править лодкой, разумеется, умеет, но не верит Морю. Для названых сестер эта стихия — дом родной, для нее — опасный зверь. Нела рассказывала все это рыжему врагу и сгорела бы со стыда, если б не была насквозь мокрой, испуганной и усталой.

Ив спросил:

— Как ты выплыла?

Девушка казалась очень хрупкой по сравнению с бешеным потоком. Она почти улыбнулась:

— Проползла вдоль стены, как морская улитка. Коридор закрученный, но не длинный. Спадет вода — и ты легко сможешь выбраться.

— А ты, Нела?

— Отсюда много выходов, — ответила она, сомневаясь, отпустит ли ее Пещера.

Как и Ив, она десяток раз прошла через кружащие воронки. Десяток раз пережила пытку неизвестности — затянет на дно, может, пощадит, может, удержит слишком долго. “Не борись с течением, — учили матушки-наставницы. — Не борись с водоворотом. Морские девы наиграются и отпустят”. Нелу научили беречь силы. Но сегодня она десять раз едва не утонула и никогда об этом не забудет. От мысли, что снова придется лезть в воду, хотелось визжать. Она бы и визжала, вжавшись в платформу и накрыв голову руками, будь она одна. Спокойствие недавнего врага, невольного союзника почему-то согревало.

— А меня как нашла в темноте?

Нела пожала плечами:

— Нас просто столкнула вода, — поняла, какой вопрос задает и будет задавать себе регинец, и ответила: — Того второго ты не мог спасти. Никто бы не смог. Он… был ужасным человеком.

— Да, — сказал Ив. — Но такой смерти никто не заслуживает. Дева, где твоя настоящая родина?

— Ее звали почти, как меня, — Нелиа. В Лусинии. Этой деревни нет больше, и я ее совсем не помню.

— Нела из Нелии. А настоящее имя? Ведь не в честь деревушки тебя звали отец и мать.

Она хотела ответить, что не помнит, но впервые вслух сказала другое:

— Мариа. Наверное. Мне кажется, это имя я слышала чаще всего.

— Значит, Мариа из Нелии, — повторил он, словно пробуя на вкус.

Прозвучало лучше, чем “Нела, Ничья Дочь”. Она тоже решилась задать вопрос:

— Почему ты стал меня защищать?

— Потому что Господь не так заповедовал обращаться с женщиной, даже из вражеского стана. Я… знал женщину, которая не смогла жить после насилия.

Нет, Ив не знал ее, хоть и молился каждый день за ее душу. Он был бастардом роанского барона и служанки. Его матушка бросилась в колодец сразу после его рождения.

— Ты не похож на соратников, — сказала Нела.

— Ты тоже не похожа на морских дьяволов.

Впервые кто-то с похвалой сказал ей, что она другая.

Островитянка инстинктивно замерла, перешла на настороженный шепот:

— Зачем в дом вошли воины?

Шесть регинцев вошли к пленницам с мрачным удовольствием на лицах, не заметили Дельфину во дворе. В доме зазвенели крики — проклинающий женский вой, регинская ругань и звуки борьбы. Визг Тины оборвался ударом — воин отшвырнул ее просто рукой, не прибегая к оружию. Ору, Кэмору и Лату вытолкнули на улицу, велели идти — теперь они не сопротивлялись. Внутри сжавшись в комок, внешне неподвижная, Жрица проводила трех тэру взглядом. Она знала, что будет. Со двора не могла видеть людей, что у реки укрепляли веревки на деревьях, ни тех, кто кидал жребий, определяя свою очередь на женщин. Выбранный Главарь пяти рейдов, она понимала, как рассудил предводитель регинцев. Месть и устрашение — полной горстью, и ни капли пощады врагу. Могли бы выбрать и Дельфину для показательной расправы — если б Теор не увел ее из дома. Он упорно молчал, словно казнь считал обычным делом. И был прав: казнь пленников — обычный ритуал войны. Дельфина удивилась, что голос до сих пор ей повинуется. После каждой битвы она удивлялась этому заново:

— А если бы они взяли Тину?

Он и теперь не ответил, но по лицу разбойница все прочла — брат ее ведь никогда не умел прятать чувства. Предатель, безумец или дьявол — к убийству матери Теор не готов. И он сам не знает, что с этим делать.

— Вот что, — произнес изгнанник, перекрывая крики у реки. — Твоей смерти я не хочу, я могу тебя уберечь.

Крики означали, что к делу приступил счастливчик, первый по жребию. Эхом в крови Дельфины шевельнулся Берег Зубов. Она не слышала, что говорит Теор. Лата, Ора или Кэмора? Дельфина не узнавала голоса. Но Олеар, супруг Оры, ее голос узнает. Может, пришло время молить богов, чтобы Олеара уже не было в живых?

— Сколько у тебя детей?

Она ответила, не раздумывая:

— Все, какие есть на Островах, мои. Ты забыл, как мы здесь живем.

— Да, я забыл, что ты послушная девочка Совета. Такая же, как эти три, — кивнул он на реку. — И что? Где теперь Отцы-Старейшины? Если хочешь жить, пойдешь со мной.

Она безлико спросила:

— Куда?

— В Меркат! В Регинию!

— Я вижу, тебе там было очень хорошо.

О