Аксели был изумлен. Он ожидал долгих разговоров о загубленных деньгах. Вместо этого — лишние пять марок, словно знак одобрения. И Аксели тихо, каким-то непривычно мягким голосом ответил:

— Да мне сейчас-то не нужно.

Юсси сел на скамью и уставился в пол.

— Не знаю. Видно, уж скоро я тебе и торппу передам... Уж становится немного того... Не могу я. Торппарь — все одно как рукавица... Не нужна — можно и бросить. Сперва выгнали, а потом в тюрьму... А работник-то я нынче уж не ахти какой... Копошни много, а толку-то чуть. Они... Прежде я все думал: выкуплю эту землю… Да, видно, раньше или позже придется и нам убираться... К тому, похоже, дело-то идет.

Аксели впервые слышал такое. Юсси ни разу еще не заговаривал о передаче ему торппы. Наоборот, всегда казалось, что отец будет зубами держаться за нее. Поэтому парень решил не принимать слов отца всерьез, а сказал равнодушно:

— Небось, торппа у нас в порядке. Работы-то и так будут сделаны, хоть торппа и на вас записана.

III

И верно, уныние Юсси было временным. Когда Аксели попросил у отца коня, чтобы привезти из волости Салина, Юсси опять сердито заворчал:

— Вот еще новости. Нешто мы ему кучера? У нас не почтовая станция. Всякие тут явятся: корми их да качай беспрестанно. Песни распевают! Придумали занятие. В мое время пением жили одни лишь церковные канторы.

— Мне нужен только конь. А выездные санки я возьму у Кививуори.

— Ишь, выездные. Неужто он такой господин, что в простых санях не поедет?

— Да никакой он не господин. Он сапожник.

— Хм. Вот как. И он вправду шьёт сапоги?

— Не знаю, работает ли он сейчас... Но он работал, это точно.

Юсси немного подобрел, узнав, что Салин сапожник. Шить сапоги — это было все-таки дело. Не то, что ходить по улицам с песнями.

Халме попросил Аксели привезти Салина из волости, где тот накануне выступал на предвыборном собрании. Викки Кивиоя предложил свои услуги, но Халме решил, что Викки неподходящий возница. У гостя может сложиться неблагоприятное впечатление. Болтает все только о своих лошадях.

Аксели приехал во двор Хеллберга и, увидев, что его заметили из окна, не стал заходить в дом. Было все же неловко. Хотя Салин и сапожник, но как-никак он среди рабочих — важная персона. Собственно, он ведь основатель всего рабочего движения.

Дверь отворилась, и один за другим стали выходить во двор мужчины. Аксели не знал всех руководителей волостного рабочего товарищества и сразу не мог отгадать, кто же из них Салин. Он знал только Хеллберга и Силандера. Но по тому, как они держались и разговаривали, скоро стало ясно, кто здесь столичный гость. Грохая по ступеням, с крыльца сошел высокий, немного сгорбленный костлявый мужчина, внешностью нисколько не похожий на господина. На нем было простое суконное пальто-куртка, паленки и меховая «бьернеборгская» шапка, надетая рогами вперед. Все с ним прощались и благодарили. Хеллберг шел с ним рядом, а остальные гурьбой провожали их до саней. Аксели поздоровался, приподняв шапку, и отстегнул санную полость. Приезжий внимательно посмотрел на него красноватыми, точно с похмелья, глазами, и хриплым голосом сказал:

— Так, так... Значит, ты повезешь? Ну что ж — сядем, да и поедем. Сядем, да и поедем... Ну и маленькие же у тебя, парень, санки... Видно, ты не знал, что едет этакое долговязое трепало-мотовило.

От этой хрипотцы и приятельского обращения застенчивость Аксели исчезла, и он ответил непринужденно:

— Мерок-то мне не давали... Придется ужаться как-нибудь.

— Пожалуй, придется... Ну, до свиданья! Трогай. Ничего не поделаешь — надо. Чтобы женка пощеголяла в шелках да чтобы ребятишкам на сухари заработать — надо потрудиться. О-хо-хо! Единственная наша надежда— это сделать деревню красной... О-хо-хо!

Хеллберга специально предупреждали, что Салину нельзя предлагать крепких напитков, так как он питает к ним слабость. Но у Салина имелась дорожная фляжка, и он уже был под хмельком. Никакой беды от этого не случилось, потому что Салин выпил после собрания, без свидетелей, выпил немножко, и больше водки у него не осталось. Взыскательный Хеллберг смотрел на это весьма неодобрительно, но не хотел навязывать гостю свою опеку.

Сначала Салин задумчиво молчал. Вероятно, он вовсе ни о чем и не думал, а только боролся с опьянением. Затем он вдруг очнулся и спросил:

— Ты, парень, чей же будешь?

— Я Коскела.

— Ах-ха... Вот оно что. Значит, Коскела!

Салин сказал это таким тоном, словно он прекрасно знает, кто такой Коскела, и теперь ему все сразу стало ясно. Хотя краткий ответ Аксели ровно ничего не говорил ему.

— Стало быть, ты — из парней Коскела. Батрак или торппарь?

— Я сын торппаря.

Хеллберг пришел на помощь:

— Коскела — пасторатский торппарь.

— Так-так... Значит, у попа!.. Ну, попы-то ведь самые вредные из хозяев. Скажи-ка, парень, что ты думаешь о правах торппарей и о рабочем движении.

— Ну, я думаю, что торппарей надо освободить, вот что.

— А каким образом?

— С помощью государства.

— С выкупом или бесплатно? Получить торппы в собственность или арендовать их у государства?

— Конечно, в собственность... Что толку-то, если нас превратят в государственных торппарей. И, во всяком случае, я не думаю, чтоб бесплатно... Пусть будет установлена законная цена. Но для тех, кто сам все создавал сначала, на пустом месте, как мы, например, это должна быть только цена необработанной земли.

— Вот как... Ну, а получив торппу в собственность и став хозяином, будешь ли ты и тогда голосовать за социалистов?

— Да... Конечно... Иначе ее отберут обратно.

— Нет, брат, тогда уж ее обратно не отберут. Да-а... Вот какая хитрая штука. Стоит только тебе получить торппу в собственность — и больше уж ты, парень, за меня голосовать не станешь...

Потом Салин обратился к Хеллбергу:

— Слыхал? Они только одного хотят — сделать торппы свободными. И нам они лишь временные союзники. По сути дела, мы действуем во вред социализму, когда хлопочем об их освобождении.

— Тогда оставить их торппарями государства, обеспечив законом их права.

— Хе... Если их освободить от хозяев, но закрепить ла государством, они будут по-прежнему недовольны. Зато хозяева, потеряв своих торппарей, будут готовы освободить их и от государства. Так что они тогда объединятся против нас. Да-а. То-то... Ну что ж! Пусть падет земельное