подчиняется принуждению, но весьма туго и неохотно. Они хищнически рубят лес, лодырничают, отлынивают от работы, нарочно пускают скотину на хозяйское поле, да притом еще и злы как черти. Иной раз такой Матти понурит голову и угрюмо глядя из-под нависших бровей, как будто говорит: «Ох, брыкну!.. Ох, наподдам не хуже, чем конь подковой!» Ну, с таким Матти, конечно, церемониться нечего. Пусть складывает вещи и убирается вон.

А этот портной? С самого начала барон относился к Халме с некоторым презрением. Для этого было много причин. Во-первых, барону претили его физическая немощь и тщедушие. Затем его костюм и замашки, не соответствующие скромному положению. И главное — его ученость, которой он так чванился. Барон, как истинный сельский хозяин, вообще не особенно уважал книжную премудрость, а в этом портном она его просто раздражала. Теперь же в довершение всего творится уже нечто такое, что, видимо, предвещает конец света. Его люди без разрешения не являются на работу и скандалят с полицией! А виноват все тот же портной! Барон смотрел на Халме неподвижными, округлившимися глазами, словно пробуя алмазом твердость этого человека. Но тщетно. После некоторого замешательства гость уже взял себя в руки и больше его невозможно было смутить. Если барон и так был уже сердит, то тут все в нем закипело. Из людей этого круга еще никто и никогда не отвечал барону таким взглядом. Правда, этот портной ему не подчинен, но все равно — какая дерзость!

— Ви водит людей скандалировайт с полиций.

— Господин барон, скандал учинила сама полиция, а не мирные демонстранты. Что же касается до отношения демонстрантов к тому, что их товарища выгоняют из дому среди зимы, то ни один человек, мало-мальски наделенный чувством справедливости, не может сказать, что мы действовали неправильно.

Халме нарочно избегал слов и выражений, заимствованных из шведского языка, используя чисто финские формы. Он это заранее продумал. Барон начал повышать голос:

— Это нет мой дело. Это Теурю дело. И мой дела нет, что ви ходили туда. Меня здесь нет касательство. Мой дело вот: мои люди без разрешения прочь с работа. Эго мой дело. Ви их ведет — потому собеседование с вас. Другой дело следующий: ви пользовайт дом пожарны команды, как один социалистски дом. Его сделано для пожар, нет для социализм! Я говорили: можно собраний, если все как закон. А вы — безобразны шумы, скандальство, всякий безобразий. Я нет больше ваше участие пожарны дела. Вы прочь. Я собственную пожарну команду и кучер — начальник.

— Господин барон! Учитывая то обстоятельство, что дом построен на вашем участке, из вашего леса, а частично и на ваши средства, вы, безусловно, имеете на него права. Однако и мы считаем себя вправе собираться в этом доме, поскольку строился он миром, бесплатно и большинство тогдашних его строителей вошли теперь в наше рабочее товарищество.

— Бесплатно! Ви — мне счет. Кажды человека работа. Нет важно цена. Я платить. Все прочь. И еще я скажу: больше ни один раз мой люди прочь с работа гуляйт по дорога с песни флаги! Тогда кажды виновны прочь из торппа и избушка. Ви понимайт? Ви главны. Поэтому я вам предупреждение. Ви берет ваша ответственность эти люди. Если гуляйт прочь из работа — тогда я говорю прочь! Запомнит мой слово!

Чем больше барон повышал голос, тем с большим спокойствием и достоинством отвечал ему Халме. Он ссылался на свободу собраний, предоставленную законом. Однако барон напирал на то, что свобода собраний вовсе не означает свободы прогулов, и тут барон был несомненно прав. Халме перевел разговор на принципиальную основу. Но барон уверял, что никакой проблемы торппарей, никакого земельного вопроса вообще не существует. Честному торппарю нечего опасаться за свою судьбу, а лодыри, буяны, расхитители леса должны изгоняться без всякой пощады. Сокращенный рабочий день может только развратить работников, оставляя лишнее время для озорства, пьянства и картежной игры. Но тут Халме сумел-таки блеснуть эрудицией и совсем посрамил старого гувернера барона. Вскоре барон только беспомощно таращил глаза. Халме задавал ему такие вопросы, на которые барон вообще ничего не мог ответить. Теория социализма представлялась ему сплошным туманом, ибо газеты, из которых барон черпал свои познания, ничего об этом не писали. По совести говоря, Халме тоже был далек от ясного понимания теории социализма, но для спора с бароном он был вооружен более чем достаточно. Все-таки он имел какое-то представление о названных проблемах, поскольку в те годы финские социалисты перевели и прокомментировали немало теоретических работ об устройстве общества. Халме регулярно выписывал все книжки такого рода и вообще много читал. Барон же интересовался только книгами по сельскому хозяйству и животноводству, а его познания в социальных вопросах не шли дальше передовиц тех газет, которые издавались в Финляндии на шведском языке. А Халме в беседе со столь важным господином было особенно приятно небрежно ронять такие имена, как Спенсер, Сен-Симон, Конт, Маркс, Каутский, Бебель, Ингерсол... Легонько кашлянув, он продолжал: «Как говорит великий Лев Толстой».

— Эти безумны писаний я читаль! Почему всегда такой зло земельны проблем? Отдай прочь свое поместье. Крестьяне его живо пропивайт, и тогда у Толстой кончено земельны проблем. Одна недолга! Толстой нет делайт работа вместо мои люди, когда они бегайт с песни и флаги! Дело ясно.

Собеседники уже почти кричали. Барон все чаще употреблял одно финское словечко, которым в известных обстоятельствах любят пользоваться даже самые заядлые шведы: шорт, шоррт, шорррт!..

Тут приоткрылась дверь и показалось встревоженное лицо баронессы:

— О, Магнус...

Барон обменялся с женой выразительным взглядом и сказал нетерпеливо:

— Vänta [22].

Баронесса исчезла. Разговор пошел в более сдержанном тоне, но это отнюдь не означало примирения. Перед уходом Халме сказал, краснея от чувства оскорбленного достоинства:

— Господин барон! Даже при нынешнем долгом рабочем дне мы все же выберем время для собраний — хотя бы по ночам. Что же касается пожарной команды и помещения, то ваша воля будет исполнена. Я выхожу из общества содействия и считаю, что данная организация как таковая уже распалась. Я уверен также, что члены рабочего товарищества отныне перестанут участвовать в занятиях пожарной команды. Я надеюсь, мы найдем какой-нибудь временный уголок для наших собраний, пока вопрос с помещением не будет решен окончательно. Прошу простить, но я не могу согласиться с представлениями господина барона о народе и обществе. Счастливо оставаться.

Получив свою трость и шляпу из рук горничной, Халме не сказал ей