В этот момент я вновь с жуткой пророческой ясностью увиделвесь мой вечер в деталях. Три часа в тихом баре. Три виски (возможно, четыре),дабы заглушить чувство неловкости и собственной глупости, придя туда, где я небыл желанным гостем. Унижение, от которого совет моей матери был призван меняспасти. Совет, чью цену можно понять, лишь преступив его.

Я видел, как я возвращаюсь домой, подвыпивший, но слишкомсильно. Я видел себя через стекло такси, увозящего меня в дому, словно черезпризму детского возбуждения и ожидания. Я слушал, как я говорил Эллен:«Уотерхауз рассказал ту же самую историю о том, как была выиграна в покер целаяпартия бифштексов для Третьего Батальона… Они ставили по доллару за очко, тыпредставляешь?… Пойду ли я еще?… Может быть, но я сомневаюсь». На этом бы все изакончилось. Но только не мое унижение.

Я увидел все это в глазах Стивенса. Затем глаза потеплели.Он слегка улыбнулся и сказал: «Мистер Эдли! Заходите. Я возьму ваше пальто».

Я поднялся по ступенькам, и Стивенс плотно прикрыл за мнойдверь. Насколько другой может показаться дверь, когда находишься с теплойстороны! Стивенс взял мое пальто и ушел с ним. Я остался в холле, глядя на своеотражение в зеркале – мужчину пятидесяти трех лет, чье лицо стареет на глазах.

Я прошел в библиотеку.

Иохансен был там, со своим Уол Стрит Джорнал. В другомостровке света Эмлин Маккэррон сидел за шахматной доской напротив ПитераЭндрюса. Маккэррон был худым мужчиной с бледным лицом и тонким, как бритва,носом. Эндрюс был огромным, с покатыми плечами и вспыльчивым характером.

Широкая рыжеватая борода висела на его груди. Сидя другпротив друга над шахматной доской, они смотрелись, как индейский тотем: орел имедведь. Уотерхауз тоже был здесь, он листал сегодняшнюю «Таймс». Он поднялголову, кивнул мне без всякого удивления и вновь уткнулся в газету. Стивенспринес мне виски, которого я не просил.

Я взял его с собой к стеллажам и нашел те загадочные тома взеленых обложках. Этим вечером я начал читать сочинения Эдварда Грея Севиля. Явзялся с самого начала, с книги «Они были нашими братьями». С тех пор япрочитал все одиннадцать романов и считают их одними из самых утонченныхпроизведений нашего века.

В самом конце вечера я услышал историю – всего одну, – в товремя как Стивенс разносил бренди. После того, как рассказ был закончен, всеначали собираться уходить. Стивенс заговорил, обращаясь ко всем нам. Он стоял вдверном проеме, выходящем в холл. Его голос был низким и приятным: «Кто будетрассказывать историю к Рождеству?»

Все застыли на месте и смотрели друг на друга. Кто-торассмеялся. Стивенс, улыбаясь, но сохраняя серьезность, хлопнул дважды владоши, как школьный учитель, призывающий свой класс к порядку: «Ну же,джентльмены, кто будет рассказывать?»

Питер Эндрюс прочистил горло: «У меня кое-что имеется кслучаю. Я, правда, не знаю, подойдет ли это, но если…»

«Это будет забавно», – прервал его Стивенс, и в комнатеснова раздался смех. Эндрюса дружески хлопали по спине. Потоки холодноговоздуха проносились по холлу, пока народ расходился.

Словно по волшебству, передо мной возник Стивенс, держа моепальто. «Хороший вечер, мистер Эдли. Всегда рады вас видеть».

«Вы на самом деле собираетесь в вечер под Рождество?» –спросил я, застегивая пальто. Я был немного разочарован тем, что не смогууслышать рассказ Эндрюса, потому что мы твердо решили поехать в Скенектеди ипровести праздники у сестры Эллен.

Стивенс посмотрел на меня как-то весело-удивленно.

«Ни в коем случае, – сказал он. – Рождество – это время,которое мужчина должен проводить с семьей. Хотя бы в этот вечер. Вы согласны,сэр?»

«Ну конечно».

«Мы всегда собираемся во вторник перед Рождеством. В этотдень у нас всегда много народу».

Он не сказал членов клуба. Случайно или нет?

«Много историй было рассказано в комнате у камина, мистерЭдли. Историй всякого рода, комических и трагических, ироничных исентиментальных. Но во вторник перед Рождеством обычно повествуется очем-нибудь сверхъестественном. Всегда было так, насколько я помню».

По крайней мере, это объясняло то, что во время моегопервого посещения кто-то заметил Норману Стету, что он должен был бы приберечьсвою историю для Рождества. Я готов был спросить Стивенса еще о многом, ноувидел предостережение в его глазах. Это не означало, что он не ответит на моивопросы. Скорее, что я не должен их задавать.

«Что-нибудь еще, мистер Эдли?»

Мы остались одни. Неожиданно холл показался мне болеетемным, лицо Стивенса бледнее, а его губы ярче, чем всегда. В камине выстрелилополено, и красный отблеск скользнул по полированному паркету. Мне показалось,что я услышал что-то напоминающее звук удара в тех отдаленных комнатах, куда яеще не заходил. Мне очень не понравился этот звук. Очень.

«Нет, – сказал я не совсем ровным голосом. – Думаю, чтонет».

«Что же, спокойной ночи», – попрощался Стивенс, и я вышелнаружу. Я слышал, как тяжелая дверь захлопнулась за моей спиной. Щелкнул замок.Я шел навстречу огням Третьей авеню, не оборачиваясь и, в какой-то мере, боясьпосмотреть назад, словно мог бы увидеть нечто ужасное, следующее за мной попятам, или обнаружить что-то, о чем лучше не догадываться. Я дошел до угла,увидел такси и помахал ему.

«Опять истории о войне?» – спросила Эллен, когда я пришел.Она лежала в постели с Филиппом Марлой, единственным любовником, который у неебыл. «Была одна история или две, – ответил я, вешая пальто. – В основном ячитал книгу».

«Только когда ты не хрюкал».

«Согласен. Когда не хрюкал».

«Послушай-ка вот это: „Когда я впервые увидел ТерриЛеннокса, он был пьян и сидел в серебристом „Роллс-Ройсе“ у террасы „Танцоров“.Эллен продолжали: „У него было молодое лицо, но белые, цвета кости, волосы.Судя по его глазам, можно было сказать, что каждый волос на его голове былкрашеным, однако он выглядел как и любой другой красивый молодой парень,тративший слишком много денег на кабак, который и существует для этой цели иникакой другой“. Неплохо, а? Это…“

«Долгое прощание», – сказал я, снимая ботинки. – Ты читаешьмне один и тот же отрывок раз в три года. Это часть твоего жизненного цикла.

Она наморщила нос: «Хрю-хрю».

«Спасибо».

Она вернулась к книге. Я вышел на кухню и взял бутылкувиски. Когда я возвратился, Эллен оставила книгу открытой на одеяле ипристально посмотрела на меня: «Дэвид, ты собираешься вступить в этот клуб?»

«Я думаю, что это возможно… если меня попросят». Ячувствовал себя неуютно. Вероятно, я еще раз сказал ей неправду. Если бысуществовало членство в 249Б на 35 улице, я бы уже был членом клуба.