Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах.Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальнейстены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществеКелтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять женимператора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой СарабианаСиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульскогорода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенькоприглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этомобществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждогокоролевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числезаговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийкаЭлисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту быласлишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкойреспубликанке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд лиосмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шаколавызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где таки кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать заэтими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицоЗаласты.

Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги —все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетииокажется для них ценнее, чем помощь целой армии.

Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал средирыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это былзнак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе смузыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.

И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам тогоне ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженнопоглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяниерезко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Онявно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, чтоименно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во всеподробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. Принынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, еслидавать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Ещедень-два — и он начнет подозревать самого себя.

— Призываю совет к порядку! — повторил между темПондия Субат.

Улаф разбил еще несколько плиток.

— Именем его императорского величества императораСарабиана, требую немедленной тишины!

— Боже милостивый, Субат, — вполголоса простоналСарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?

— Господа, его императорское величество, СарабианТамульский!

Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все вышевеличественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту жетему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавывыше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватилвесь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.

— Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Намидти сейчас?

— Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся,когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Неподпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовойоркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и примицарственный вид, а еще лучше — божественный.

— Развлекаешься, Элана?

Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.

— Вот, — сказала она, — флейты подхватилимелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула егов щеку и взяла его под руку.

— Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясьв мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.

Тамульский император и королева Элении выступили из арочногопроема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пениефлейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. Заними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн иИтайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.

Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен,дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в залемузыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звукбыл поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членовИмператорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительногогрохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо еевсе еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.

Пондия Субат поднялся.

— Желает ли ваше величество обратиться с речью кприсутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным,почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом.Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.

— Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответилСарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.

Субат уставился на него, не веря собственным ушам.

— Но…

— В чем дело, Субат?

— Это же против правил, ваше величество.

— Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегоднямного дел, Субат, так что не будем мешкать.

— Ваше величество не посоветовались со мной. Я должензнать, по какой теме ваше величество желают…

— Сидеть, Субат! — повелительно рявкнулСарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.

— Но вы не мо…

— Я сказал — сидеть!

Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.

— Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится наплечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, —и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только чтобыл на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.

Первый министр побледнел как покойник.

Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение еголица не предвещало собравшимся ничего хорошего.

— Господи, сделай так, чтобы он остановился, —едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, еслибудет метаться по сцене, как загнанный олень.