Рыцари, расставленные вдоль стен, грохоча доспехами, смечами наголо двинулись на перепуганных до полусмерти чиновников. Сам Вэнион,вытянув закованную в сталь руку, острием меча коснулся горла первого министра.

— По-моему, Пондия Субат, император приказал тебесесть, — процедил он. — Повинуйся! СЕЙЧАС ЖЕ!

И первый министр без сил упал в кресло, вдруг испугавшисьВэниона даже больше, чем Ксанетии.

Нескольких членов Совета пришлось догнать и силой вернуть наместа, а один проворный чиновник — как показалось Спархоку, министробщественных работ — вскарабкался по занавесям, и уговорить его спуститьсяудалось только под прицелом арбалета Халэда. Порядок был восстановлен. КогдаСовет вернулся — а вернее, был загнан — на места, обнаружили, что министрфинансов Гашон валяется на полу с остекленевшими глазами и пеной у рта. Вэниондовольно поверхностно осмотрел мертвеца.

— Яд, — сказал он кратко. — Похоже, он принялего сам.

Элана содрогнулась.

— Прошу тебя, анара, — обратился Сарабиан кКсанетии, — продолжай.

— Как пожелает ваше величество, — ответила онасвоим странным гулким голосом и снова устремила свой взгляд на Колату. —Станешь ли ты говорить по доброй воле, Колата из Материона?

Бывший министр в ужасе отпрянул от нее.

— Быть по сему. — Дэльфийка подняла руку и шагнулак нему. — Проклятие Эдемуса лежит на мне, и ношу я его печать. Я разделюсие проклятие с тобою. Быть может, горько пожалеешь ты о своем молчании, когдаплоть твоя начнет гнить и стекать с костей, точно расплавленный воск. Насталчас выбора, Колата из Материона. Говори — либо умри. Кто он, похитившийверность твою владыке и повелителю? — Рука Ксанетии, более смертоносная,чем меч Вэниона, была уже в нескольких дюймах от пепельно-бледного лица Колаты.

— Нет! — пронзительно вскрикнул он. — Яскажу! Я все скажу!

Облако возникло внезапно, ниоткуда, над головой насмертьперепуганного министра, но Спархок был наготове. Укрывшись за троном Эланы, ондавно уже снял перчатку и незаметно извлек Беллиом из шкатулки.

— Голубая Роза! — резко произнес он. —Уничтожь облако!

Беллиом дрогнул в его руке, и густой, почти осязаемый клочоктемноты затрепетал, словно знамя на флагштоке под ураганным ветром, заструился— и сгинул.

Заласту отшвырнуло на спинку кресла. Он приподнялся было, нотут же рухнул, корчась и стеная от боли разорванного заклятья. Кресло перевернулось,и стирик извивался на полу, точно в припадке.

— Это он! — завизжал Колата, дрожащей рукойуказывая на него. — Это Заласта! Он во всем виноват!

Сефрения громко ахнула, и Спархок быстро взглянул на нее.Она откинулась в кресле, потрясенная почти так же сильно, как сам Заласта. Вглазах ее были неверие и ужас. Даная что-то быстро говорила ей, сжимая ее лицов своих маленьких ладонях.

— Проклятие тебе, Спархок! — Заласта не произнес,а прокаркал эти слова, опираясь на посох и с немалым трудом поднимаясь на ноги.Лицо его исказилось от ярости и разочарования. — Ты моя, Сефрения,моя! — выкрикнул он. — Целую вечность я желал тебя и смотрелбессильно, как твоя вороватая Богиня отнимает тебя у меня! Но больше этому небывать! Сим изгоняю я навеки Богиню-Дитя и лишаю ее власти над тобой! —Смертоносный посох Заласты взвился и нацелился. — Умри, Афраэль! —провизжал стирик.

Сефрения, не задумываясь, крепко обхватила дочь Спархока истремительно повернулась в кресле, собственным телом прикрывая девочку отубийственной ярости Заласты.

Сердце Спархока застыло, когда с кончика посоха сорвалсяогненный шар.

— Нет! — страшно крикнул Вэнион, бросаясь вперед.

Однако Ксанетия опередила его. Ее решение подойти к Колате стой стороны, где сидела Сефрения, явно было навеяно замыслами, которые онапрочла в разуме Заласты. Сознательно встала она между ним и той, которая еененавидела, и, не дрогнув, преградила путь обезумевшему от ярости стирику.Брызжущий огнем шар летел через зал, неся с собой всю застарелую ненавистьЗаласты.

Ксанетия протянула руку — и пылающий шар, точно ручнаяптица, возвращающаяся к руке, которая ее кормит, опустился на ее ладонь.Слабая, едва видная улыбка тронула губы дэльфийки, и она сомкнула пальцы,сжимая в кулаке овеществленную ненависть стирика. Миг раскаленное пламяпробивалось сквозь бледные пальцы — а затем исчезло, поглощенное и растворенноебесследно внутренним светом дэльфийки.

— Что же теперь, Заласта Стирик? — обратиласьКсанетия к обезумевшему магу. — Что сделаешь ты ныне? Сойдешься ли со мнойв поединке, рискуя собственной жизнью? Или, словно побитый пес, коим ты иявляешься в душе своей, побежишь, скуля и корчась, от моего гнева? Ибо ведомомне твое сердце, Заласта. Это твой отравленный язык напитал душу сестры моейненавистью ко мне. Беги же, мастер лжи! Не терзай более слух Сефрениимерзостной своей клеветой. Уходи. Ныне я изгоняю тебя. Уходи.

Заласта взвыл, и в этом вое была вся его жизнь с еенеутоленным желанием и чернейшим отчаянием.

А потом он исчез.

Император Сарабиан со странной отрешенностью взирал нажалкое зрелище, которое представляло собой его правительство. Одни чиновникибыли так потрясены, что не могли сдвинуться с места; другие, возбужденнолопоча, бесцельно метались по залу, третьи толпились у главного выхода, умоляярыцарей выпустить их отсюда.

Оскайн с невозмутимым лицом истинного дипломата подошел квозвышению.

— Поразительный поворот событий, — заметил онтаким тоном, словно речь шла о неожиданном летнем ливне, и прилежно оправилсвою черную мантию, все больше и больше становясь похожим на судью.

— О да, — согласился Сарабиан, все еще погруженныйв задумчивость. — Однако, я полагаю, мы сможем обернуть его себе напользу. Спархок, темница в подземелье замка пригодна для своего назначения?

— Да, ваше величество. Архитектор, строивший замок, былвесьма дотошен.

— Отлично.

— Что у тебя на уме, Сарабиан? — спросила Элана.Император ухмыльнулся ей, и его лицо стало почти мальчишеским.

— А вот и не скажу, дорогуша, — ответил он,чудовищно подражая простонародному говору Кааладора. — Неохота портитьсурпрыз, ясно?

— Ради Бога, Сарабиан, — устало вздохнула она.

— Все путем, ваш-ш-величество. Состряпаю махонькийтакой переворотик — и вся недолга.

— Сарабиан, я рассержусь.