Огинский, однако, не выказал особой радости, мысли его былиуже далеко, и раны давали себя знать.

– Пора мне, ты уж прости. Внизу ждет карета, я ведь к тебена минутку… Может быть, больше не увидимся.

Когда Засядько, проводив графа, вернулся, в комнате кипелистрасти. Тон задавали братья Глинки: Сергей и Федор. Придерживаясь разныхвзглядов – один издавал журнал «Русский вестник», где выступал смонархических позиций, другой был сторонником якобинства, – сейчас обаудивительным образом сошлись на ненависти к французам.

– Вам факты? – кричал кому-то Сергей. –Пожалуйста! Генерал Кутайсов, смертельно раненный под Бородином, последниеслова произносит по-французски. Переписка, в которой Ростопчин и Воронцовизливают желчь против французов, ведется на французском языке. На триумфальнойарке, воздвигнутой в Царском Селе в честь побед Александра – русскогоцаря! – над Францией, красуется сделанная по-французски надпись: «Моимтоварищам по оружию»…

Он набрал в грудь воздуха, собираясь выпалить новую тираду,но моментом воспользовался его брат Федор, которому тоже было что сказать:

– Француз герцог де Ришелье становится наместникомимператора на юге и вместе с другими французами – графом де Лонжероном,маркизом де Траверсе, графом де Мазоном, инженером Базеном и другими –основывает город Одессу, развивает ее торговлю с Марселем, заканчиваетпостройку портов и крепостей в Херсоне, Кинбурне, Севастополе, создает школы итеатры, ставит аббата Николая во главе своего лицея в Одессе…

– Простите, Федор Николаевич, – прервалЗасядько, – вы восхваляете или порицаете герцога? Разве не достойныуважения его заслуги перед Россией?

– Достойны, – ответил Федор яростно. – Но на койчерт нам французы? Или мы сами не можем строить города? Прямо помешались нафранцузском! Я бы сажал в тюрьму всякого, кто заговорит не по-русски!

Засядько с неудовольствием покачал головой:

– Если сказано умно, то не все ли равно, на каком ­языке?

– Не все равно, – упорствовал Глинка. – Слишком мыуступаем позиции всему французскому. Нет у нас национальной гордости.

Засядько в ответ стал загибать пальцы:

– Крылов в своих комедиях «Урок дочкам» и «Модная лавка» зловысмеивает галломанов, Озеров ставит на сцене «Дмитрия Донского», под татарами,иго которых сокрушил Донской, подразумевает французов. Крюковский в своейтрагедии «Пожарский» имеет в виду 1812 год. Жуковский пишет «Песнь барда надгробом славян-победителей» и «Певец во стане русских воинов». Карамзин взаписке «О древней и новой России» дает настоящий антифранцузскийманифест. Кропотов в «Надгробном слове моей собаке Ба­лака» поздравляет пса стем, что тот никогда не читал Вольтера…

Он разжал загнутые пальцы и поклонился в сторону плотногочеловека в партикулярном платье, который наблюдал за их спором.

– Николай Иванович в своем журнале «Сын Отечества»проповедовал священную войну против Наполеона и всего французского…

– И сейчас проповедую, – согласился Греч. –Я против всего, что не является русским.

За его спиной поднялся загорелый человек в форме морскогоофицера, вопросительно взглянул на Засядько:

– Может быть, мне лучше уйти, Александр Дмитриевич?

– Подождите, Отто Евстафьевич, – остановил егоЗасядько. – Я полагаю, что Николай Иванович разъяснит свои взглядыили извинится…

Греч всплеснул руками:

– Помилуйте, я вовсе не имел вас в виду, когда говорил обиностранцах! Господи, да всякий знает, что ваш руководитель Крузенштерн –первый русский мореплаватель, совершивший кругосветную экспедицию. Повторяю:русский. И вы, Коцебу, уже вошли в анналы морской истории как русскиймореплаватель! Так что, пожалуйста, не принимайте на свой счет мои выпады…А если вам и показалось, что я задел вас, покорно прошу извинить. Всемувиной мой несносный характер: вечно перегибаю палку!

Засядько подошел к окну, отдернул штору. Солнце выглянулоиз-за туч, обласкало город золотыми лучами. Насупившиеся спорщики невольнозалюбовались панорамой Санкт-Петербурга, этой Северной Пальмиры. Все поняли, начто хотел указать генерал. Город быстро строится, но строится опять же приучастии французов и итальянцев. Монферран принялся за постройкувеличественного, роскошного Исаакиевского собора. Тома де Томон строил зданиеБиржи, Росси – новый Михайловский замок…

– Учиться не зазорно тому, чему стоит учиться, –нарушил молчание Засядько. – Только всегда ли учимся тому, чему надобно?Сейчас все говорят по-французски, лишь в деревнях еще слышен русский язык… а язастал время, когда говорили только на немецком!

Он видел посерьезневшие глаза. Время, о котором говорил,было не в какие-то отдаленные эпохи. Отцы и матери собравшихся и сейчас знаютнемецкий лучше родного. И лучше новомодного французского. Немецкий вошел вобиход еще при Петре, а при последующих правителях усилиями Бирона вытеснил симператорского двора, а затем и вовсе из столицы русскую речь. Как сейчас всеговорят на французском, так все говорили на немецком…

– Ну, изгоним мы французскую речь, – сказалЗасядько, – ну и что? Придет другая напасть. Третий язык Европы –британский. Мы еще на англицком не говорили.

– Англия далеко! – воскликнул Греч.

– Но товары ее на наших рынках, – напомнилЗасядько. – Война началась из-за чего? Бонапарт пытался перекрыть путидоставки ее товаров по Европе. Континентальная блокада! Россия отказалась,Бонапарт и двинул войска…

Греч задумался, пошевелил губами:

– Высший свет России, говорящий по-аглицки? Нет, это вовсенонсенс.

– Если бы… – покачал головой Засядько. Он посерьезнел,глаза стали грустными. – Еще как заговорит! Мода есть мода, ей подчиняютсяохотнее, чем законам, родителям, церкви, даже естественным потребностям… Еслитолько в моду не ввести употребление русского языка.

Греч внезапно спросил в упор:

– А вы, Александр Дмитриевич? Страна, в ее лучшейпросвещенной части, раскололась. На франкоманов и франкофобов. А вы…видите вовсе третий путь?

Засядько признался:

– Третий путь труднее. Бороться за или против всегда легче.Я – националист. Русский националист. Что означает сие слово? Это значит,что я не возлагаю всю тяжесть цивилизации ни на Францию, ни на Англию, ни накакую другую страну. Мы все делаем общее дело: строим просвещенный мир.И Россия обязана – слышите, обязана! – внести свой вклад.А если же она примет французский язык, то тем самым сядет Франции на шею искажет: вези! Вноси и за меня лепту в общую сокровищницу. Понимаете?Я всегда работал каторжно. И я хочу, чтобы Россия принесла что-тосвое ценное, добытое ею, и положила на алтарь человечества. Нечего прятаться заспинами Германии или Франции! По моему глубокому убеждению, любой человек,который начинает у себя на родине принимать язык и манеры другого народа,просто трус и лодырь. Да-да, трус и лодырь! Трус, потому что страшитсяответственности, пусть-де за меня отвечает Франция, а лодырь потому, чтопристраивается к чужому пирогу, не желая выращивать свой хлеб. Ну а так какРусь – страна непуганых лодырей, то нам еще придется до-о-о-олготрудиться, чтобы доказать простую истину: дабы нас Франция и другие страныуважали, нам надобно говорить на своем языке, нести свою ношу, вкладывать свойкамень на стройке общего Храма рода людского!