Кениг помедлил с ответом, потом сказал неуверенно:

– Вряд ли меня примут…

Засядько вскрикнул в восторге:

– Мне даны широкие полномочия. Никто меня не контролирует,решения здесь принимаю я.

– Гм, – сказал Кениг, – попытайся, если так. Делов том, что в настоящее время я преподаю цифирь… в солдатской школе.

Засядько не поверил своим ушам.

– Вы?! Первоклассный специалист? Автор учебника побаллистике? Как же такое могло случиться?

Кениг невесело улыбнулся:

– Александр Дмитриевич, даже в моих высказываниях нашликрамолу. Ведь я не скрывал, что читал «Путешествие из Петербурга в Москву»Радищева.

– Вы займете должность профессора артиллерии, –пообещал Засядько решительно. – Хорошо, что заглянули ко мне!

Однако заполучить Кенига оказалось непросто. Кроме чтениязапрещенной литературы, он был замечен в непозволительно мягком отношении ккрестьянству. Засядько знал, что скрывается под этой формулировкой. Во времявойны с Наполеоном простые крестьяне показали образцы высокого героизма, этоблагодаря им была разбита французская армия. Однако вскоре после войныпомещики, вернувшись в покинутые имения, продолжали обращаться скрепостными как со скотиной. Народных героев, георгиевских кава­леровпороли до смерти за малейший проступок, а то и просто за косой взгляд илинедостаточно низкий поклон. Прогрессивно настроенные офицеры из дворян ропталина существующий порядок: было стыдно смотреть крестьянам в глаза…

После нескольких неудачных попыток перевода Кенига Засядьковынужден был обратиться к великому князю, который взял училище под личнуюопеку. Михаил сначала равнодушно согласился на перевод преподавателя, дажеудивленно поднял брови: дескать, что ты, братец, беспокоишь меня такимипустяками? Однако, узнав причину задержки, нахмурился и начал теребить усы.

– Боюсь, что ничего не получится, – сказал оннаконец. – Этот человек – опасный вольнодумец. Он не чтит власть,престол, веру. Чему он научит юношество?

– Он прекрасный знаток баллистики, – возразилЗасядько. – Законам и чинопочитанию воспитанников научат преподавателисоответствующих дисциплин, а Кениг обучит их артиллерийским наукам. Он будетговорить с кафедры формулы. Какая в них крамола?

– Э-э, Александр Дмитриевич, – заметил Михаил, –часто в формулах и таится самая большая крамола. Вон Коперник одними формуламиорудовал, а мир перевернул!

– Но Кениг не Коперник…

– Будем надеяться. Нам только новых Коперников не хватало.Александр Дмитриевич, а почему бы вам самому не занять должность профессораартиллерии, оставаясь одновременно директором?

– Не могу. И так приходится заниматься многими делами.Просто не успею. Поэтому и уступаю ее Кенигу. Может быть, мои знания шире, ноего – глубже именно в баллис­тике.

Князь наконец сдался:

– Хорошо, я посодействую. Но вы все-таки подыскивайтедругого кандидата. Крамола нам не нужна. Я соглашусь на перевод Кенигалишь в самом крайнем случае.

Прошла еще неделя борьбы за опального преподавателя. Недобившись в департаменте перевода Кенига, Засядько написал письмо Михаилу,который тем временем уехал за границу:

«С опасением навлечь на себя неудовольствие ВашегоИмператорского Высочества осмеливаюсь повторить просьбу мою о подполковникеКениге, важными побуждаясь к тому причинами: прослужив двадцать пять лет в полеи оставаясь в продолжение оных десять лет в войне беспрерывной, могу ли я бытьпрофессором? А между тем по обязанности, которую Ваше Высочество возложитьна меня удостоили, я должен быть оным вполне, должен смотреть не только заметодой преподавания, которую самому надлежит составить, но должен ещепроверять учителей и учащихся. Я не имею суетной гордости мыслить, что ковсему этому мог я быть способен, да и смело могу заверить Ваше Высочество,никто один без посторонней помощи не в силах исполнить этого».

Михаил ответил лишь через три месяца. Дескать, делоподполковника Кенига пересматривается, можно уповать на лучшее. А пока нестоит оттягивать начало занятий из-за одного человека.

Пришлось должность профессора артиллерии занять самому.Теперь он ежедневно поднимался на кафедру и читал лекции. Странное чувствоиспытывал, глядя на склонившиеся над тетрадями стриженые головы. Когда-то и онточно так же строчил пером, стараясь не упустить ничего важного. И тожеблагоговел перед преподавателями…

С радостью отметил, что его лекции пользуются большойпопулярностью. Слушателям импонировало, что перед ними выступает прославленныйбоевой генерал, который использует богатейший фактический материал и щедронасыщает лекции примерами из собственного военного опыта. В эти минутыперед ними разворачивались картины грандиознейших битв, и все ощущали себяучастниками минувших событий.

Выждав время, Засядько снова сел за письмо к Михаилу.

«…Осмеливаюсь просить Вас покорнейше быть совершеннымобразом уверенным, что единственно истинное желание служить возможно лучше идоставить осчастливленному Вашим Высочеством заведению возможно более способовбыть достойным Вашего внимания внушило мне смелость повторить просьбы опереводе подполковника Кенига. Я не забываю, однако же, мысль о выборедругого на случай, если бы Его Императорское Высочество цесаревич на такойперевод его не соизволил».

Последнюю фразу написал скрепя сердце, только бы лишний разне раздражать всесильного князя. Иначе упрется как бык, тогда ни Кенига, никого другого не получишь. Впрочем, другого и не надо. С Кенигом никто несравнится. Либо его переведут, либо… придется лямку тянуть самому.

Мрачные предчувствия оправдались. Михаил долго уклонялся отответа, наконец признался, что такой профессор артиллерии, как Засядько, еговполне устраивает. Еще больше устраивает отечественную науку. Кениг же куда-тоисчез из Полтавы. Засядько навел справки: оказалось, что «подполковник Кенигвыбыл по болезни за границу». Не приходилось сомневаться, что по указу царскойфамилии опального знатока артиллерийского дела убрали подальше.

Он снял, а затем и купил дом в Петербурге. К приездуОли нанял прислугу, и она прибыла уже в уютное гнездышко. Так он полагал.Правда, Оля почему-то пришла в ужас, тут же принялась все перестраивать, мебельтаскали по ее указаниям из комнаты в комнату, с этажа на этаж, хотя, помнению Засядько, все так и осталось. Мол, от перемены слагаемых сумма неменяется, а если и меняется, то лишь в перевернутом женском воображении.

Свечи по ее распоряжению убрали, теперь у него на столе подрозовым абажуром была карельская лампа. Свет от нее шел ровный и сильный, отпростых свечей глаза Засядько к ночи уже уставали так, что буковки начиналирасплываться.

Пол по распоряжению Оли покрыли толстым ковром, а окна егокабинета были завешены плотными гардинами. Такие же гардины закрывали и дверь.Впрочем, Засядько, смеясь, объяснял, что он способен работать на скачущем коне,под грохот пушек или на попавшем в шторм корабле. Иначе много бы он наработал,ежели вся жизнь – шторм!