Ренат выхватил саблю и загородил собой новобрачных.Александр опустил ладонь на эфес сабли. Священник вскричал жалобно, какпридушенный колесом заяц:

– Только не в церкви!… Только не в церкви!

Серж дышал тяжело, ноздри хищного носа раздувались часто.Глаза его пробежали по лицам Александра и Оли, остановились на обручальныхкольцах на их пальцах. Он сделал глубокий вдох, плечи поднялись и опустились.

Острие сабли Мартынова пропороло ему мундир на груди, ноСерж даже не заметил. Он медленно, но со стуком вложил саблю в ножны, егогубы растянулись в кривую улыбку.

– Я только хотел… хотел удостовериться…

Мартынов, поколебавшись, убрал саблю. На груди князя в местеразреза появилось красное пятно. Ренат сказал недобро, но в злом голосе былоттенок сочувствия:

– В чем?

– Удостовериться… что доедете благополучно. Говорят, вокруге много разбойников.

Он коротко поклонился, не Александру или Оле, а так, посредине,круто повернулся и пошел прочь. Его люди, ­недоуменно переглядываясь ипереговариваясь, пошли за хозяином. Ренат шумно выдохнул воздух, вложил саблю вножны:

– Фу… Честно говоря, я уж думал…

– Хорошо обошлось, – согласился Мартынов. Его глазасчастливо блестели. Они одержали победу над князем Конецким, чьи связи имогущество простирались далеко. – По этому поводу надо будет устроитьпирушку!

Александр обнял Олю, засмеялся, поцеловал:

– Без нас! Для нас хлопоты еще не кончились.

Александру казалось, что минуло несколько дней с тогомомента, как он снял с невесты подвенечную фату, но на туалетном столике росластопка писем от великого князя, который напоминал, что прошло уже несколькомесяцев. Наконец и Александр I прислал рескрипт с просьбой поторопиться.

– Езжай, – сказала Оля тихо. – Уже ноябрь.Я приеду, как только…

Она не договорила, посмотрела в зеркало на свой пополневшийживот.

– Как ты будешь здесь без меня, мой жалобный кузнечик?..

– Езжай, милый. Женам великих людей всегда труднее прочих.

– Так то великих, – пробормотал он, – а за что тымучаешься?

– Ты велик, хоть и отрицаешь. А я самая счастливая извсех женщин на свете, потому что встретила тебя… Я счастлива так, что тыне можешь и представить… Лети, мой сокол!

Подобрать кадры преподавателей было непросто. При всейувлеченности ракетным делом Засядько видел, что творится в России. Показнойлиберализм Александра I сменился эпохой беспощадной реакции. Военным министромбыл назначен Аракчеев, самый верный и самый грубый последователь деспотичнойполитики Павла I. Пост министра просвещения получил князь Голицын, которыйсразу же провел чистку университетов.

Как сообщала в письмах Оля, из Харьковского университетаизгнали двух профессоров. Александру был известен и другой случай – счетырьмя профессорами Петербургского университета. Профессор философии Галичбыл обвинен в том, что преподавал философию Шлецера, несущую идеи«робеспьеризма» и «маратизма», профессор статистики Арсеньев, профессорполитических наук Герман и профессор всеобщей истории Раупах – в том, чтопреподавали теории Шеллинга.

Попечитель Казанского университета Магницкий изгнал изуниверситета одиннадцать профессоров, запретил преподавать геологическое учениеБюффона и астрономическое учение Коперника, Галилея и Ньютона, предписал, чтобылекции по минералогии и другим наукам перемежались с молитвами и церковнымипеснопениями. Профессор литературы должен был доказывать литературноепревосходство Библии над всеми светскими книгами, профессор истории – предлагатьв качестве образца «Всеобщую историю» епископа Босюэ, профессорфилософии – поучать, что научные истины носят случайный характер и чтоединственная абсолютная истина основывается на божественном откровении.

Подбирать в таких условиях преподавателей было нелегко.Первым Засядько принял поручика Которовича, преподавателя латинского языка. Онпроизвел благоприятное впечатление, представил хорошие рекомендации, но главноебыло в том, что Засядько не считал латинский язык хоть в какой-то мере нужнымбудущим артиллеристам и ввел преподавание латыни лишь для того, чтобы с первыхже дней не восстанавливать против себя царя и его приближенных.

Знакомый преподаватель политической экономии, которомуЗасядько предложил перейти в его училище, сказал удивленно:

– Александр Дмитриевич, разве вы не знаете последнихновостей? Наш государь император буквально на днях вычеркнул из программы всеполитические науки.

– Почему же? – удивился Засядько.

– В качестве излишних. А в Харькове и Дерптестудентам запрещено посещать театры, так как «это противно морали и отвлекаетот занятий». Уже нельзя ездить на учебу в германские университеты.Я продержался дольше других преподавателей, ибо в своем курсе политическойэкономии твердил о добродетели, которая «превращает блага материальные во благадуховные». Но все равно уволили. Помните Никольского? Он еще держится, так какв своем курсе математики трактует треугольник как символ Троицы…

– Бог мой! – сказал потрясенный Засядько. –Я ничего этого не знал…

– Медицине велено стать насквозь христианской, и вскрытия,как святотатство по отношению к умершим, строго запрещены. Средневековье!

– Варварство, – согласился Засядько. –К счастью, медицина меня не касается. А вот что делать сматематиками, где искать хорошего баллиста?

Преподаватель развел руками. Засядько призадумался. Нуженпедагог по самому главному предмету, вокруг которого будут группироватьсяостальные. Уже отсеял троих, но появятся ли новые кандидаты?

Однажды в конце дня явился посетитель, которого Засядькоменьше всего ожидал увидеть.

Дверь тихо отворилась, и на пороге встал… Кениг! Все такойже: сгорбленный, похожий на сердитую ворону. Только ростом словно бы сталменьше и морщин прибавилось…

Засядько радостно вскочил, выбежал из-за стола:

– Генрих Вениаминович, здравствуйте! Господи, как я рад васвидеть!

– Почему? – недовольно спросил Кениг. – Потому чтостал директором? И своего преподавателя принимаешь как школяра? Да, ролипоменялись…

Он сел в пододвинутое Александром кресло, пытливовсматриваясь в радостное лицо бывшего питомца. Подумать только: уже генерал!Ведь всего только двадцать лет минуло. А он все еще подполковник…

– Как вы здесь очутились? – спросил Засядько.

– Проездом. Был в Берлине, возвращаюсь в Полтаву. Услышал осоздании нового училища, решил заглянуть.

– Генрих Вениаминович! – воскликнул Засядько. –Мне позарез нужен преподаватель баллистики. Не могли бы вы взяться за это дело?