она бы непременно заметила, что кузнец не сделал из своей чашки ни единого глотка. Но она так устала за последние дни, что ее, легко перепивавшую в столичных тавернах Альбрехта Вельфа с Эдгаром Червонским на пару, разморило буквально за половину часа.

А еще Ингвар замечательно умело молчать и слушать, ловко поддакивая в нужных местах, словно направляя рассказ в нужное русло. Неудивительно, что язык у адептки развязался очень быстро.

— Не представляешь, как мне было страшно, — шептала она сдавленным голосом, то и дело глотая слезы. — Даже не за себя, хотя ужаса я тогда натерпелась — никакими словами не высказать. За Ниенку. А она, кажется, не боялась ничего. Стояла надо мной, такая маленькая, такая хрупкая и красивая, как цветочек… Ей бы в теплице расти, чтобы солнышко не пекло, а вместо дождика слуги теплой водичкой поливали! А она меня спасала от остроухой уродины, понимаешь? Призраков подняла из земли и освободила! Мальчишку ей, видите ли, умершего стало жалко! А потом лежала в нашем лазарете белая, седая, мышцы каменные, целители ей кулаки не могли разжать неделю… Думали, умрет от истощения, не выживет.

— Но выжила же, — напомнил Ингвар, сочувственно поглаживая разомлевшую девчонку по руке. — Вон как бодренько выглядит. Пей-пей, в ногах правды нет. И закусывай.

— К лешему закуску, — отмахнулась Герда. — Выжила-то выжила, да только очнулась — и вот тогда плакала горько, навзрыд. Потом перестала, ревела украдкой по ночам, думая, что мы ничего не знаем. От боли и от обиды, что страшная теперь и старая, и никто ее не полюбит такую…

— Ага, потому Соколок за ней с первого же дня приударил, — усмехнулся кузнец. — Аж работу забросил, все шатался около лавки Бажена. Тот его даже прогнал один раз непотребными словами. Думаю, что не только рыжему она нравится.

— Не только. Но, вишь в чем дело, нельзя ей с мужиками отношения иметь. Ни с колдунами, ни с обычными людьми. Ни даже с краснолюдами и прочими, хм, человекообразными расами. У нее своей жизненной энергии почти нет, на одном даре держится. И он начал из-под контроля выходить, требуя чужую силу и здоровье. Некромансеры могут вытягивать при необходимости витальность других людей, законом это запрещено, но если чародей из разума вышел, то чхал он на законы, и на все остальное. Здесь одни пилюли и помогут. А сегодня в драке-то их в лесу и потеряли.

— Досадно, — вздохнул Ингвар. — Неужто нельзя этот надлом никак вылечить?

— Нельзя, я ж тебе говорила. Драконий этот, как его, выкормыш нужен! Да только мы ни одного так и не нашли. Может, и к лучшему. Вдруг он на голову пришибленный, типа волкодлака этого? Хотя, наш наставник говорил, они как-то семьи умудряются создавать. Вот ты их, может, видел?

— Понятия не имею, может, и видел, да кто ж из них признается, — покачал головой Ингвар. — Еще налить тебе?

— Ты меня спаиваешь, что ли? — рассмеялась Герда. Ей показалась очень забавной эта ситуация.

— Конечно. Продам потом тебя жениху за десяток золотых. Дешевле пусть даже не просит, ты девица во всех смыслах достойная.

— Ишь, завернул как, — польщенно фыркнула валькирия. — Леший с тобой, неси. Там на полке вроде золотистая бутыль стояла, пахла вкусно, вот ее давай. Жениха-то у меня нет, а Сабур после пьянства с тобой, может, и вовсе пошлет далече. Надумает еще про нас срамоту всякую.

— Значит, не стоит он тебя, другому продам.

— И кому же?

— Самому лучшему. Достойное к достойному.

— Ладно, — согласилась изрядно захмелевшая Герда. — Ловлю на слове. Только чтобы жених был и впрямь самый лучший!

Ингвар отошел к полке и принес бутыль, сверкавшую в полумраке избы золотыми искорками. Налил в крохотную чарочку содержимого на два пальца.

— Оно крепкое, залпом надо, — предупредил он.

— Не учи батьку детей делать, — поморщилась валькирия. — Я это крепкое пробовала с тех лет, с каких ты его даже не нюхал.

Она опрокинула чарку одним залпом и зажмурилась — удивительная сладость растеклась по языку нежным сливочно-абрикосовым кремом. Перед глазами поплыли ласковые золотистые мушки. Голова едва уловимо закружилась.

«Вкусно, еще давай», — хотела сказать Герда, но язык вдруг стал таким же мягким, как и жидкость, которую она проглотила. Следом расслабились гортань и каменные плечи, в груди стало легко и свободно. Зато голова странно потяжелела и потянула Герду вниз, в теплое и поросшее ромашками и медуницей поле, в зарослях которого — она была уверена — очень сладко спится…

*

Ингвар смотрел вниз на валькирию, бессильно уронившую голову на руки и заснувшую прямо на столе. Усмехнулся — как же мало понадобилось снотворного настоя опьяневшей девчонке! Ничего, отвары Хелены все хороши, а уж абрикосовый — выше всяческих похвал. Проснется без похмелья, в ее ситуации это важнее всего.

А что глаза она откроет лишь утром — самое важное в его тайном деле, которому свидетели точно не нужны.

Кузнец молчаливой тенью скользнул к своему углу, где стояли огороженные занавеской кровать и сундук с одеждой. Присел, открыл с мелодичным звоном крышку.

Лезвие длинного кинжала с витой ручкой зеркально замерцало в отблесках свечного пламени. Он аккуратно провел себя по пальцу, проверяя заточку. Идеальная, как всегда. Слизнул кровь, вытер лезвие краем рубахи. На миг задумался. Некромансерка, судя по всему, сейчас крайне слаба, стоит ли тащить оружие? Неужели своими силами не справится?

Нет, риск слишком велик. Ингвар сунул кинжал в ножны, взглянул на палец и довольно усмехнулся — от пореза не осталось и следа.

Он взял с кровати подушку, сунул ее под голову склонившейся на стол девицы и затушил свечи. Дорогу к кузнице он найдет и наощупь. И его, истинного хозяина, двери пропустят внутрь по первому же приказу, и плевать на все замки и защитные травяные круги.

Ингвар натянул сапоги и бесшумно выскользнул в сени. Три шага — и вот она, улица. Темнотища — хоть глаз выколи, даже звезд не видно. Все небо затянуло рваными сизыми тучами. В избе тетки Услады не горит свет, наверняка спит уже, вместе с детьми.

И это хорошо. Лишние уши и глаза сейчас только помешают.

А вот и кузница. Двери заперты, как и предполагалось. Ингвар пошептал над замком, и тот с хрустом выбросил дужку вверх. Миг — и дверь открылась.

Жалобные всхлипывания из-под одеяла, выгнувшегося горбом, были слышны прямо с порога. Нет, эмоциям поддаваться он точно не будет. Даже надломленная и страдающая, Ниенна оставалась некромансеркой, способной уничтожить любое чудище.

Скрипнула за спиной дверь, и одеяло тут же зашевелилось и приподнялось. Из-под расшитого