ей-боги, в зверинец на экскурсию свожу, посмотришь, может, и впрямь родича своего признаешь!»

Обещание отец сдержал. Сутулые мускулистые гиены с ехидно ухмыляющимися пастями юному Ингвару очень не понравились, и выводы правильные он сделал. Над матушкой смеяться прекратил, начал над соседскими детьми. А потом родилась Хелена, времени на пакости стало резко не хватать, он и бросил. Не очень-то и хотелось. Тайком обряжать крохотную сестру в мамины платья да бусы оказалось намного интереснее.

Как же давно это было! Десять зим всего минуло, а кажется, что в прошлой жизни.

В этой же он стоял посреди собственной кузницы в глухой рабочей слободе. И открывал некромансерке, которую знал до этого всего три дня, свою самую главную тайну.

Конечно, от страха и хорохорился. Как знать, что Ниенна задумает в отместку? Вдруг расскажет подруге, та — Сабуру, и разойдется недобрая молва по всему северному краю? А там до изгнания недалеко, до Инквизиции с их пытошными…

Ниенна, замершая на столе неподвижной статуей, наконец, моргнула раз, другой — и вдруг разрыдалась. Слезы хлынули потоком, будто в кузне включили невидимый фонтан.

Не было больше холодной юной красавицы из столичного города, что гордо носила титул упырьей погубительницы. Осталась лишь маленькая фарфоровая куколка, изломанная грубыми тяжелыми сапожищами судьбы-злодейки. Несчастная девочка, изнуренная болью, которую не каждый мужик смог бы вытерпеть, не оборонив при этом слезу.

— Эй, ну чего ты, ну чего? — кинулся к ней Ингвар. Лоб и щеки вмиг налились стыдным мучительным жаром. — Ну прости меня, дурака самодовольного, и чего дернуло меня этот разговор затеять…

Ниенна вцепилась кузнецу в рубаху, притянула к себе и ткнулась лицом в грудь, продолжая реветь.

— Я тебя искала… думала не найду… по всем дорогам… звала днями и ночами… а тебя не было-о-о! — захлебывалась она жалобным, почти дитячьим плачем. — И я думала, уже все-о-о!..

«Чего болтает, выдумщица?» — мелькнула досадная мысль, но Ингвар даже не стал заострять на ней внимание. Гораздо больше его беспокоил тот факт, что Ниенна была холодная, как ледышка. Холоднее, чем Йохан, что вчерашним днем бегал по морозу в одной рубашонке и едва не свалился в полынью.

Он торопливо затянул одеяло поплотнее на дрожащем худеньком теле, обнял крепче, прижал к себе.

— Тише, тише, — бормотал он успокаивающе. — Все, я здесь. Ежели ты меня и впрямь искала, так все, нашла. Ну-ну, не реви. Согревайся…

Ингвар умел многое. Например, повышать температуру своего тела безо всяких опасностей для собственного здоровья и выпускать наружу таинственный драконий огонь, который мог согреть, но не обжечь, и не портил одежду. Вот и сейчас руки его, сомкнутые поверх одеяла, полыхнули пламенем. Кузнец аккуратно перенес левую ладонь Ниенне на затылок, и с удивлением ойкнул, увидев, как пламя вмиг исчезло в белых волосах. Словно корова языком слизнула.

— Еще, — ахнула девчонка. — Пожалуйста! Мне так… легче.

И тогда он закрыл глаза и вспыхнул весь.

Сколько они так сидели, близко-близко друг к другу, несколько минут или целую вечность? Последний лед настороженности и отчуждения раскололо на мелкие кусочки и смыло девичьими слезами. А главное — некромансерка потихоньку успокаивалась, сопя ему в грудь, и лишь изредка продолжала всхлипывать.

Ингвар чувствовал, как она тянет огонь в себя, как пламя впитывается даже сквозь одеяло. И удивительно — он в первый раз в жизни делился с кем-то своим внутренним жаром, но больно не было. Наоборот, утихала ярость, то и дело сжимавшая невидимым обручем виски, сглаживалось вечное раздражение, давно обосновавшееся в груди. Таял невидимый, но очень тяжелый булыжник, прочно сидящий на плечах с тех пор, как умерли родители.

«Как же хорошо, — думал он, поглаживая девчонку по волосам, и что-то большое, невидимое и ласковое словно качало его на мягких волнах. — Как легко».

Он и забыл, что может быть так легко.

Ниенна вдруг шевельнулась и отстранилась. Ингвар, подавив недовольство, открыл глаза.

— Чего возишься? Холодно?

— Нет, — шепнула она. — Ты поешь.

— Я пою? — опешил он.

— Ага. Колыбельную, — и Ниенна улыбнулась.

Через миг Ингвар осознал, что и впрямь тихонько мурлычет себе под нос песенку, которой раньше убаюкивал плачущую по ночам крошку Хелену.

— Ах ты ж леший… Это я по привычке, — тихонько рассмеялся он. — Ибо чаще всего у меня на руках плакала именно та девочка, которую я вырастил. А без колыбельных дети засыпают плохо. Пришлось научиться.

— Понимаю, — захихикала некромансерка.

И вдруг попросила.

— Покачай и меня на руках. Как маленькую. И гори еще, если тебе не тяжело со мной делиться. Пока ты полыхаешь, мне не больно. Совсем не больно.

— Конечно! — с радостью согласился он. — Грейся, сколько хочешь!

О своем согласии кузнец пожалел меньше, чем через минуту, когда Ниенна выпорхнула из одеяла, как бабочка из толстого кокона, доверчиво взобралась к нему на колени и обняла за шею.

Во-первых, она оказалась ощутимо крупнее маленькой Хелены и раза в два тяжелее. Но не от осознания этого факта его бросило одновременно и в холод, и в жар. Некромансерка была облачена в льняную рубаху, явно подобранную не по размеру. В нее одну можно было упихать Ниенну и Герду разом, и наверняка останется место для кого-то третьего. А так широченная хламида болталась на тонких плечиках, как паруса вокруг поломанной мачты. Полупрозрачная ткань при малейшем движении обтягивала то небольшую, но очень ладную грудь, то нежное и прохладное, как мрамор, девичье бедро. Очень гладкое.

Ингвар замер, не двигая даже пальцами, которыми он эту гладкость внезапно ощутил. Мыслей, что полезли скопом в разгоряченную голову, он испугался едва ли не больше, чем возможного нападения Ниенны полчаса назад.

Она что, специально это делает?!

— Ты чего замер? — подняла Ниенна голову.

— Прекрати ерзать, — попросил он. Прозвучало это холодно и отстраненно, и девчонка тут же расстроилась.

— Я тяжелая, да? Прости. Тогда не надо меня качать, просто посиди, как сейчас.

И тоненькие ручки обвили его плечи еще крепче. В довершении всего девица уткнулась носом в ямку между шеей и правым плечом, и теплое дыхание защекотало голую кожу.

Да чтоб тебя рогатые в Бездну утащили! Ингвар с шипением стиснул колени и задышал, медленно и шумно. Затем ссадил некромансерку назад на стол, а сам вскочил и отвернулся.

«Ну не дурак ли? — рычал он мысленно сам на себя. — Сам же заявил, что пришел ее обнять и обогреть, помочь справиться с болью! А теперь ведешь себя, как…»

Как тот давешний волкодлак в лесу, чего уж там.

— Погоди, мне надо отдышаться, — глухо проговорил кузнец, стараясь не смотреть в сторону стола, где сидела она,