она тоже вздохнула. Ниенна понимала, почему. Не говорить же селянам, уповающим лишь на доброго верховного бога, что вряд ли кто-то слышит их мольбы. По той простой причине, что богов, за исключением репяных хранителей, не существует. Сказать — значит, отнять последнюю надежду у несчастных людей, и без того живущих от одной беды к другой.

Опять же, волкодлак наверняка не сразу стал сволочью. На тот оборот с двенадцатью ножами решиться надо. Вот только Ниенне не жалко его было ни капли. Из-за него она сама попала в одну беду, а впереди отчетливо маячила другая, в разы тяжелее.

— Дамы, вы, наверное, не поняли? — прошипела она. — Мне нужны эти пилюли! Иначе примерно к полуночи я пойду по слободе в поисках мужика покрепче и выпью его жизненную силу до дна. И мне будет плевать, старый он или молодой, женатый или холостой. Главное — чтобы я успела его поцеловать. Ах, да! Есть шанс, что после ранения мне мало будет и одного. И гарантии, что они выживут после моих нежностей, не даю.

— Закроем тебя под замок у Бажена наверху, пересидишь ночь, а утром я за сумкой сгоняю и пилюли тебе под дверь просуну, — предложила валькирия. — Ну нельзя в лес по темноте сейчас! Ты в таком состоянии не справишься даже с обычным волком. А я, может статься, совладаю с волкодлаком физически — но что будет, если он и колдуна притянет вдобавок?

Ниенна подозревала, что валькирия на самом деле просто до дрожи боится остроухих после той бойни с Тридамат. Иррациональный страх можно только прожить, никакое заклинание от него не избавит. Видимо, у Герды пока с этим было туго.

Нет, нельзя самую близкую подругу отправлять на возможный бой с эльфом в одиночку. Пусть поганец не настолько силен, как кажется — в драке у нее неминуемо дрогнет рука, и тогда плохой конец у истории неизбежен.

Но и к Бажену в лавку нельзя. Некромансера с помутнением рассудка не удержит ни один замок. А там мужиков видимо-невидимо. Кто первым под руку попадется, на того и набросится. Хоть сам хозяин, хоть брат его Сабур, которому нравится Герда — но голодную Ниенну меньше всего будут волновать чужие привязанности. Хоть Соколок, которому она обещала сегодня покататься на санях — и не сдержала слова.

Будь он проклят, тот волкодлак, вместе с остроухим колдуном на пару! Ниенна до боли сжала кулаки под столом, чтобы не расплакаться. Слезы весь вечер так и гуляли злым комком в горле, мешая дышать и говорить.

— Никакого постоялого двора, — с трудом выдохнула она. — Нужно помещение без людей, с заговоренными замками на окнах и дверях, а лучше совсем без окон. Неважно, изба или овин, или баня. Вдобавок обсыпать снаружи по контуру сушеным наговоренным болиголовом, чтобы ни у кого из людей не возникло желания подойти поближе.

— К Ингварке в кузницу! — подхватилась с лавки Хелена. — У него на кровь затворяются и окна, и двери. Можем войти внутрь только я или он.

— Девочка, да разве ж можно покалеченную чародейку в кузню? — всплеснула руками тетка Услада. — Где ей там прилечь? А в задок как выйти, ежели понадобится? Может, мне лучше к вам прийти ночевать, а Ниенну — ко мне? Ингвар и мой дом заговорил от чужих каким-то хитрым способом.

— Перину нашу с Йоханом дам! У нас хорошая, мягкая, я со стола инструменты уберу и постелю, там места много! — засуетилась Хелена. — И горшок дам ночной, и все, что понадобится! Зато там печка хорошая, ее один раз натопил, и она тепло будет долго-долго отдавать, до самого утра! А мы с братиком к вам ночевать пойдем…

— Вот Ингвар-то будет рад, что его рабочее место на целую ночь занято чужой девкой, — мрачно хмыкнула Ниенна.

— Ингвар будет рад, что его сестренка жива и здорова, и не сожрана чудищем, — заявила Герда. — А если что-то и посмеет возразить, я ему живо на пальцах объясню, где и в каком месте он неправ. Хватит спорить, времени мало. Если и впрямь так все плохо, надо Ниенну срочно запирать. Я останусь здесь и сама поговорю с Ингваром, вдобавок поставлю три защитных круга от чужих людей и нечисти — на дом с кузницей и на вашу избу, госпожа Услада. Раз вы сегодня забираете детей.

На том и порешили.

Через полчаса Ниенна с тоской смотрела на улицу сквозь ставни окошка Ингваровой кузницы. Здесь и впрямь было тепло, а еще успокаивающе пахло металлом и свежими досками. Снаружи Герда как раз заканчивала насыпать защитный круг.

— Я за тобой утром приду! — крикнула она. Иней серебрился у подруги на волосах и меховой опушке кожуха, глаза были виноватыми и печальными. — Там, в свертке у порога, мясной пирог и крынка молока, тетка Услада передала. Поешь и ложись спать. Голодать сейчас тебе еще опаснее, чем обходиться без пилюль.

И скрылась в наползающей со всех сторон темноте. Ниенна оглянулась по сторонам и вздохнула. Да уж, наделали они тут шороху! Все инструменты Ингвара, все его кольчужные недоделки Хелена аккуратно сложила в огромную деревянную кадушку и оттащила в угол. Туда же отправились кольца для плетения, разложенные по мискам. Фартук и перчатки кузнеца, а заодно и рабочую рубашку Услада забрала с собой, обещав вечерком простирнуть в тазу. На широкий дубовый стол расстелили перину, затем свежую простыню, пахнущую морозом, пуховое толстое одеяло, а сверху бросили две мягкие подушки.

Надо просто пережить эту ночь, не давая разуму потерять контроль над телом. Ничего страшного, терпеть мучения ей не впервые. Амулет сгинул с концами, и теперь боль начнет выкручивать ей суставы, заставляя рыдать в подушку. Наверняка к утру полопаются от напряжения мелкие сосуды в глазах, а пальцы на руках разогнутся лишь после горячих перечных компрессов.

Все это уже было после схватки с Тридамат, не раз и не два. Жаль, нет здесь ванны с теплой водой, что поможет расслабиться и сгладит хоть часть страданий. Ничего. Большая и жаркая печь под боком, перина и пуховое одеяло, в которые можно завернуться, пережидая муку истерзанного тела — уже лучше, чем ничего. А завтра она выпьет лекарство для прояснения рассудка, накачается бодрящими эликсирами — и вновь вернется в лес, искать раненого волкодлака. Надо заканчивать эту нехорошую и чересчур затянувшуюся сказку.

*

Ингвар явился ближе к полуночи. Герда услышала, как молодой кузнец обстукивает в сенях сапоги от налипшего снега.

— Хелена, я дома! — объявил он, открывая двери. Голос глухо звучал сквозь шарф, намотанный на лицо. —