Остаток дня и вечер Клей провел в Атланте, гдеего никто не знал.

* * *

За годы работы в БГЗ Клею сотни разприходилось проводить предварительные беседы со своими подзащитными, почтивсегда в тюрьме. Труднее всего было начинать: его клиенты, почти сплошь черные,проявляли осторожность, потому что не знали, что можно, а чего нельзя говоритьадвокату. Помогала лишь информация, которую удавалось добыть на стороне.Выудить у клиента факты, подробности о вменяемом ему преступлении иприблизиться к истине во время первого свидания получалось редко.

Теперь по иронии судьбы Клей в качестве белогообвиняемого шел на встречу с… черным адвокатом. И Заку Бэттлу за семьсотпятьдесят долларов в час следовало уметь воспринимать информацию быстро, потомучто Клей не собирался увиливать, колебаться и тянуть канитель на этом этапе.Его адвокат узнает всю правду сразу – успевай только записывать.

Но Бэттлу хотелось поболтать. Когда-то,задолго до того, как он остепенился и стал крупнейшим в округе Колумбияадвокатом по уголовным делам, они с Джарретом выпивали вместе. О, сколько всегоон мог рассказать о Джаррете Картере!

Очень мило, но не за семьсот пятьдесятдолларов в час, хотелось сказать Клею. Остановите часы – тогда можем болтать добесконечности.

Окна кабинета Бэттла выходили на Лафайет-парк,вдали виднелся Белый дом. Он вспомнил, как однажды вечером они с Джарретомнадрались и решили пображничать в этом самом парке с бездомными пьяницами. Копывыследили их, хотя они и оделись в какие-то лохмотья, арестовали, и им пришлосьупотребить все свои банковские возможности, чтобы избежать огласки. Клейрассмеялся, поскольку собеседник ждал от него именно такой реакции.

Бросив пить, Бэттл начал курить трубку, егозахламленный грязный кабинет насквозь пропитался застарелым запахом табачногодыма. «Как поживает ваш отец?» Ему очень хотелось это узнать. Клей широкимимазками набросал грандиозную и почти романтическую картину жизни Джаррета наего «Летучем голландце».

Когда удалось наконец перейти к делу, онизложил историю своего участия в иске по дилофту, начав со знакомства с МаксомПейсом и закончив визитом агентов ФБР. О тарване он не упомянул, но, если быпонадобилось, рассказал бы и об этом. К его удивлению, Бэттл не делал никакихзаписей. Просто слушал, хмурясь и куря трубку, порой глубоко задумывался, глядяв сторону, но понять, о чем именно, было решительно невозможно.

– Этот украденный доклад, который был у МаксаПейса… – сказал он, сделал паузу, выпустил дым и продолжил: – Вы ужерасполагали им, когда продавали акции и заводили дело?

– Разумеется. Должен же я был быть уверен, чтосмогу доказать ответственность фармацевтической компании, если дело дойдет досуда.

– Тогда вы виновны: это использованиеконфиденциальной информации в жульнических целях. Пять лет в каталажке. Толькоскажите мне, как федералы смогут это доказать?

Когда замершее сердце Клея снова началобиться, он предположил:

– Ну, наверное, Макс Пейс может им рассказать.

– Кто еще знал о докладе?

– Пэттон Френч, вероятно, еще один-два из егопарней.

– Френчу известно, что доклад был у вас дотого, как вы завели дело?

– Не знаю. Я ни разу не говорил ему, когдаименно получил доклад.

– Значит, Макс Пейс – единственный, кто можетвас выдать.

История была проста. Клей подготовил иск подилофту, но не хотел регистрировать его, пока Пейс не предоставит ему надежныхдоказательств. Они даже несколько раз поссорились из-за этого. Наконец в одинпрекрасный день Пейс явился с двумя пухлыми папками, бросил их на стол исказал: «Вот, но получили вы это не от меня». И тут же ушел. Клей просмотрелматериалы, потом попросил университетского приятеля высказать свое экспертноемнение. Приятель – известный врач из Балтимора.

– А этому врачу можно доверять? – спросилБэттл.

Клей не успел раскрыть рот, как Бэттл помогему с ответом:

– Это самый важный момент, Клей. Еслифедералам неизвестно, что вы уже располагали секретным докладом, когда продавалиакции, они не смогут привлечь вас за мошенничество. У них, разумеется, естьсведения о ваших биржевых операциях, но самого по себе этого недостаточно. Ониобязаны доказать, что вы к тому времени располагали секретной информацией.

– Может, мне поговорить со своим балтиморскимприятелем?

– Нет. Если федералы о нем знают, телефонымогут прослушиваться. Тогда вы отправитесь в тюрьму не на пять, а на семь лет.

– Ради Бога, перестаньте это повторять.

– А если федералам о нем неизвестно, то выможете сами их к нему привести. Возможно, за вами следят. Вероятно, записываютваши телефонные разговоры. Я бы закопал этот доклад и стер все относящиеся кнему файлы на тот случай, если будет выписан ордер на изъятие документов. Атакже молился бы, чтобы Макс Пейс оказался мертв или прятался где-нибудь вЕвропе.

– Что-нибудь еще? – Клей готов был начатьмолиться уже сейчас.

– Поезжайте к Пэттону Френчу и убедитесь, чтов отношении доклада ниточки не ведут к вам. Судя по всему, дело о дилофте ещетолько начинается.

– Вот и они так сказали.

* * *

Обратный адрес был адресом тюрьмы. Хотя многиебывшие клиенты Клея сидели, человека по имени Пол Уотсон он припомнить не мог.В конверте лежал один-единственный листок. Текст был аккуратно набран накомпьютере.

Уважаемый мистер Картер!

Вероятно, Вы помните меня как Текилу Уотсона.Я сменил имя, поскольку прежнее мне теперь не подходит. Я каждый день читаюБиблию и больше всего люблю апостола Павла, поэтому и взял его имя, на чтополучил официальное разрешение.

Не могли бы Вы оказать мне услугу? Если у Васесть возможность связаться с семьей Пампкина, пожалуйста, передайте им, что яочень сожалею о случившемся. Я молился Богу, и Он простил меня. Мне стало бы гораздолегче, если бы и семья Пампкина могла меня простить. Мне все еще не верится,что я мог вот так просто убить его. Мне кажется, что это не я стрелял, авселившийся в меня дьявол. Но мне все равно нет оправданий.

Я по– прежнему не употребляю наркотиков. Здесьв тюрьме этого добра полно, но Господь хранит меня от искушения.

Было бы здорово, если бы Вы мне написали.Нельзя сказать, что я получаю много писем. Мне жаль, что Вы перестали быть моимадвокатом: вы казались мне очень уравновешенным человеком.