Однажды, когда мы болтали по телефону, он попросил, чтобы я перестал говорить, что скучаю по нему. «Время пройдет, и ты привыкнешь», — твердо заявил он.

Когда наш разговор закончился, он сказал Ван Фэнь: «Помнишь, как несколько месяцев назад я плакал после разговора с ним? Я думал, что Ай Вэйвэй не сможет уехать, что они его не отпустят».

В другой раз он вдруг спросил меня: «Ай Вэйвэй, это тебя полиция задержала или Коммунистическая партия?»

Я не знал, что ответить. Если бы я мог четко ответить на этот вопрос, то наверняка распутались бы и другие проблемы, как распарывается одежда, если распустить шов. Вопрос, который задал Ай Лао, уже давно не давал мне покоя — он касался и политической легитимности, и моей самоидентификации.

Шестнадцатого декабря 2014 года Ай Лао написал мне записку китайскими иероглифами: «Сердце спокойно и хорошо». Он сам придумал этот афоризм: если сердце спокойно, то ты все делаешь хорошо.

«Я думаю, что плохие люди всегда сильные, — сказал Ай Лао. — Им нужно быть сильными, чтобы делать плохие вещи. Поэтому если хочешь стать сильнее, нужно делать что-то плохое — но не слишком много, иначе сам станешь плохим».

Ван Фэнь сказала ему: «Твой отец считает, что в мире нет совершенства. А ты что думаешь?» «Думаю, что есть, — ответил Ай Лао. — Жизнь совершенна». «Не надо все время думать: справедливо это или несправедливо, — добавил он. — Иногда справедливо то, что несправедливо. Например, если ты получил что-то, чего нет у другого, — это необязательно несправедливо, потому что, может, у него и так уже больше вещей, чем у тебя».

Двадцать первого июня 2015 года был день накануне четвертой годовщины моего освобождения. Небо над Пекином уже больше месяца было чистым, и так приятно было чувствовать, как нежный ветерок овевает лицо, и вдыхать свежий воздух. Последнее время я регулярно писал, и казалось, мое сознание полностью отделилось от повседневной рутины и наполнилось воспоминаниями. Но в тот день мне вдруг захотелось найти место, где меня держали под арестом: оно не давало мне покоя, закрепившись в подсознании в качестве символа скрытой власти — настолько могущественной, что она сбивала мой внутренний компас и заставляла сомневаться в себе. Я хотел снова увидеть это место, на этот раз свежим взглядом. Так что мы с Сяо Паном сели в машину.

Во время заключения я не смог раздобыть никакой информации о расположении тюрьмы; охранники так же, как и я, были в неведении. Но уже после моего освобождения один из них, отслужив, пришел ко мне повидаться и показал селфи, сделанное в его спальне. Я заметил у него за спиной окошко, за которым угадывался многоквартирный дом. Охранник вспомнил, что однажды их ротный командир обронил название места — «Виноградник». Впоследствии я смог его отыскать с помощью Google Maps.

В тот день мы, словно ведомые сверхъестественной силой, без единого ошибочного поворота проехали большую часть Пекина, нас будто магнитом притягивало к искомому месту. Мы остановились у жилого комплекса. Справа от него располагался небольшой парк.

У высотного многоквартирного дома женщина средних лет болтала с человеком, выгуливающим собаку. В конце тропинки к каменной ограде примыкало двухэтажное здание, где меня держали. Оно было по другую сторону ограды, и его окружали камеры наблюдения и электрическая изгородь. Внешний вид здания полностью соответствовал тому, что я помнил о нем: будто соединились две половинки расколотого нефритового диска, не оставив ни малейшего зазора. Я забрался на крышу близстоящего жилого дома, посмотрел на здание, где меня прятали, и сфотографировал его. А затем в приподнятом настроении я позвонил Ван Фэнь, чтобы рассказать о своей находке.

К лету 2015 года власти, казалось, перестали бояться, что я доставлю им проблемы в Гонконге. Четыре года моего домашнего ареста подошли к концу; каждое утро на протяжении шестисот дней я исправно украшал велосипедную корзинку у входа в студию свежими цветами. Восемнадцатого июня агент государственной безопасности Чжао спокойно протянул мне мой паспорт, когда мы сидели в машине. Я сделал селфи с паспортом и опубликовал фото в Instagram[52]. Теперь, наконец, я мог улететь в Берлин.

Чиновникам службы безопасности было далеко не все равно, куда я решу отправиться. Они не хотели, чтобы я выбрал США, пусть даже это была западная страна, где я провел больше всего времени. Предпочтительным вариантом, по их мнению, была Германия — они попросили меня подать официальную заявку на выезд в Германию для повторного обследования после травмы головы.

Тот период характеризовался тесным экономическим сотрудничеством Китая и Германии. Си Цзиньпин приезжал в Германию в марте 2014 года, а в июле того же года федеральный канцлер Ангела Меркель посещала Китай в шестой раз за свой срок на этом посту. С января по август 2014 года объем торговли между двумя странами достиг 117,3 миллиарда долларов, что на 12 процентов выше, чем за тот же период годом раньше. В Германии работало более двух тысяч предприятий с китайскими инвестициями, и вскоре Китай стал крупнейшим торговым партнером Германии. Мне выдали немецкую визу по ускоренной процедуре, всего за несколько дней.

Я также планировал посетить Великобританию, где на осень того года в Лондоне намечалась моя выставка в Королевской академии художеств. Но в ответ на просьбу предоставить мне шестимесячную британскую визу посольство Великобритании в Пекине заявило, что я утаил судимость (имелось в виду обвинение в уклонении от уплаты налогов). Я сделал все возможное, чтобы разъяснить ситуацию, указав, что меня подставили и похитили из-за антиправительственной оппозиционной деятельности и что мне так и не предъявили официального обвинения, но сотрудников консульства это не убедило. В итоге пришлось вмешаться Терезе Мэй, министру внутренних дел Соединенного Королевства.

В свою очередь, американские дипломаты в Пекине пригласили меня в посольство на встречу с послом, но когда я пришел, меня сразу спросили: «Почему вы не приезжаете в Америку?» В ответ я мог лишь вздохнуть: я только-только вытащил одну ногу из трясины, и мне предстоял долгий путь.

Незадолго до моего отъезда в Германию власти попытались демонтировать жучки, установленные ими ранее в стенах студии (я знал, что они там есть). В свое время я отпраздновал эту находку, взорвав пару петард около передатчика. Но я хотел оставить эти устройства на память. «Это же секретные устройства, — сказал я полиции. — Их не существует. Как я могу вам вернуть то, чего не должно быть?» Они до сих пор у меня.

Тридцатого июля