– Тина, сестричка! Мне так жаль!

– Я могу аннулировать брак, – продолжала Тина. – Могу выйти за другого, начать сначала. Святой отец говорит, это не грех, это Церковь позволяет.

– А ты хочешь его аннулировать? – осторожно спросила Стелла. Вот было бы облегчение – избавиться от Рокко!

– Нет! – выпалила Тина. – Я клялась быть с мужем – в болезни и в здравии, в горе и в радости.

– Тина, это же нечестно! Если он с самого начала знал…

– У нас очень удачный брак! – взорвалась Тина. – Мы хотим быть вместе даже и без детей.

Понятно. Рокко Караманико останется в семье. Так вот надежды и тают. Проглотив эту пилюлю, Стелла зацепилась за Тинины слова «очень удачный брак». Тут было над чем поразмыслить. Какой брак считается удачным? Что вообще такое брак, если не согласие женщины терпеть физические муки ради одного – появления детей? Во всяком случае, Стелла именно так воспринимала семейные узы и именно потому столько усилий предприняла, чтобы этих уз избегнуть. Нет, не понимает она Тину, хоть убей. Тина больше всего на свете хотела стать матерью – а ее «очень удачный брак» как раз этого и не позволяет.

– Вы с Рокко можете усыновить ребенка.

Тина затрясла головой, еще не дослушав.

– Не нужен нам чужой ребенок. Кто знает, какие у его настоящих родителей были проблемы? Разгребай их потом! Нет, мы жизнью довольны. Главное, молиться больше не надо: пошли, Господи, сына или дочь! – Выдав эту скороговорку, Тина подняла глаза и добавила уже от себя: – Не беспокойся обо мне, Стелла. Я твоих нянчить буду. Не надоест, сколько бы их ни было.

Их было десять душ – тех, что пережили детство.

В июне 1949-го Луи окончил хартфордский техникум. Стелла присутствовала при выдаче дипломов. Потела, маялась из-за переполненного мочевого пузыря, аплодировала, когда младший братик прошествовал по импровизированной сцене, под баскетбольной корзиной, чтобы пожать руку ректору. Антонио поместил диплом сына в рамочку и повесил на стену в гостиной.

Все лето Луи работал с приятелем дядюшки Тони Кардамоне, электриком по имени Билл Джонсон, в пригороде – в Уэст-Хартфорде, и поспевать туда надо было к шести утра. Потому что время – деньги, а время электрика – большие деньги. Чтобы сынуля не опаздывал, Антонио купил ему велосипед, так и сиявший черными покрышками. Кармело отвел юного шурина в сторонку и выразился в том смысле, чтобы Луи не переживал – он, Кармело, поможет ему обзавестись автомобилем.

Устроился на работу и Джо. Кармело замолвил за него словечко перед менеджером по персоналу из «Юнайтед электрикал». Тот, симпатизируя Кармело, нашел место для Джо. Оставалось только надеяться, что Джо не выкинет какой-нибудь фортель и не скомпрометирует Кармело, который оказал ему протекцию. Хотя с беспутного брата все могло статься.

Второго сентября сорок девятого года Стелла разрешилась от бремени мальчиком весом шесть фунтов шесть унций. Роды прошли естественным путем и без осложнений, хотя – подчеркнем это особо – по болевым ощущениям мало уступали тем, первым, когда Стелла едва не умерла.

Назвали ребенка Томасом – в честь деда по отцу, только на американский лад. Крепенький, здоровенький мальчик, говорили о нем; достоин имени, что в семействе Маглиери носят старшие сыновья. Крестными родителями были, разумеется, Тина и Рокко.

Тут-то для Стеллы время и ускорилось. Она больше себе не принадлежала. Часы сна и бодрствования валились в кучу. Ни утра, ни дня, ни вечера, ни ночи – сплошная суета. Такие понятия, как завтрак, обед и ужин, потеряли смысл. Стелла ела, когда чувствовала в этом потребность – иными словами, постоянно: Томми, этот каннибальчик, досуха высасывал из нее энергию. Стелла знала только один предмет заботы. Им был ее сын – ровно до тех пор, пока во чреве не затеплилась новая жизнь. Заботы пришлось разделить надвое. За вторым ребенком последовал третий – очередное разделение. Дальше речь шла уже не о разделении, а о раздроблении. В итоге от Стеллы почти ничего не осталось. Беременности вымотали ее, роды обескровили, кормления опустошили. Дети, вынашиваемые и уже имеющиеся, застили ей саму жизнь; все, с детьми не связанное, казалось не более значительным, чем первые звезды, помигивающие на бледном горизонте, едва замечаемые краем глаза. Когда наконец с продолжением рода было покончено, Стелла уставилась в зеркало на сорокачетырехлетнюю женщину и долго вспоминала, что же случилось с нею в эти пятнадцать вычеркнутых из жизни лет.

Один из пунктов в списке, несомненно, Куинни. С виду просто розовый бутон; а по зрелом размышлении – были, были причины насторожиться.

В мае пятидесятого, во вторник, в кухню, где Стелла кормила грудью Томми, ворвался Луи. Тину, которая чистила морковь, едва дверью не пришиб. Стелла на него шикнула, поспешно прикрыв салфеткой голый сосок и сморщенное, сосредоточенное младенческое личико.

Ассунта стояла у плиты, помешивала пасту деревянной лопаткой. Не дожидаясь, пока мать обернется, Луи выпалил:

– Мам, я хочу жениться.

Ассунта взглянула на сына сравнительно спокойно.

– Вот как, Луи? Ты, значит, хочешь невесту подыскать?

– Я уже нашел, мам. Я и предложение сделал, да она отказала.

Ассунта с Тиной так и ахнули. Стелла низко опустила голову, почти зарылась в детское одеяльце – незачем матери и сестре видеть, как она усмехается.

– Ты сделал предложение, не позвав девушку в дом, не показав родителям? – возмутилась Тина.

Ассунта ложкой, вымазанной в соусе, стукнула Луи по плечу.

– К чему такая спешка? – Последовал новый удар, сильнее первого. – С девушкой неладно, да?

– Нет, что ты, мам. Она честная девушка. Знаешь, какой у нее отец строгий? У такого не забалуешь!

С детства Луи имел мешки под глазами, придававшие ему сходство со щенком – очень правдивым щенком.

– А предложение я сделал, чтобы ее удержать. Чтобы не думала, будто я забавляюсь. Это у меня серьезно, мама.

– Давай-ка поподробнее о девушке, – вмешалась Стелла. – Не ходи вокруг да около, а то папа вернется – покажет тебе «предложение».

Как выяснилось, две недели назад Луи с Биллом Джонсоном приехал по вызову в один дом в Уэст-Хартфорде. Дверь открыла старшая дочь. Объяснила: проблема в предохранителе. Говорила она по-английски очень бегло, Луи даже не понял, что она итальянка, пока не приметил над дверью деревянную табличку – лик Иисуса и надпись «DIO BENEDICA LA NOSTRA CASA»[27]. Девушка не отходила от электриков ни на шаг. Отслеживала. Он, Луи, аж взмок весь под ее взглядом – так боялся напортачить. Но и уйти, ничего не сказав, было выше его сил.

А вымучить ему только один вопрос удалось: «Как вас зовут?» Девушка ответила: «Паскуалина Латтанци». Длинновато для такой малюточки, по мнению Луи. Он даже рукой показал – вот, дескать, какого она росточка, и добавил про личико будто с картинки. Чуть позднее выяснилось, что «Паскуалину» давно сократили до «Куинни».