– Огонь!

Раздался ужасный грохот, но его почти заглушили крики ужаса и боли.

Это было несчастье, павшее проклятием на головы священников и солдат, чиновников и короля.

Еще не успели стихнуть крики, как граф Рапт повторил: – Огонь!

Солдаты перезарядили ружья и снова открыли огонь.

Опять ответом им были крики ужаса. На сей раз толпа кричала не «Долой министров! Долой короля!», а «Смерть!».

Это слово оказало еще более жуткое действие, чем двойной залп, всколыхнув из конца в конец всю улицу с быстротой молнии.

Баррикада в пассаже Гран-Серф была оставлена бунтовщиками, и ее захватили солдаты г-на Рапта.

Тот бросал злобно-презрительные взгляды на людей, из-за которых он совсем недавно потерпел сокрушительное поражение.

Многое бы он отдал за то, чтобы перед ним оказались сейчас все избиратели, которых он принимал целых три дня, не говоря уж о фармацевте и пивоваре, братьях Букмонах и монсеньере Колетти! С какой радостью он захватил бы их на месте преступления, обвинив в неповиновении властям, и выместил бы всю злобу за собственную неудачу!

Но никого из тех, кого надеялся увидеть граф Рапт, на баррикаде не было. Аптекарь был занят дружеской беседой со своим приятелем-пивоваром; оба Букмона благочестиво грели ноги у жарко натопленного камина, а монсеньор Колетти сладко спал в теплой постели, и снилось ему, что монсеньор де Келен умер, а он, Колетти, назначен архиепископом Парижским.

Итак, господин Рапт напрасно высматривал своих врагов.

Впрочем, за неимением знакомых он стал бросать полные ненависти взгляды на естественных врагов всех честолюбцев – простолюдинов и буржуа. Он был готов испепелить их одним взглядом. Приказав расстреливать толпу, он сам ринулся в бой во главе отряда кавалеристов.

Он скакал вдогонку за разбегавшимися бунтовщиками, опрокидывал все, что ему попадалось на пути, топтал конем упавших на землю, рубил еще державшихся на ногах. Глаза его горели, он размахивал саблей, до крови терзал свою лошадь шпорами и напоминал не ангела-мстителя – ему не хватало божественного спокойствия, – а скорее демона мести. Увлекшись скачкой, он налетел на баррикаду и подобрал поводья, собираясь перемахнуть через неожиданное препятствие.

– Стоять, полковник! – внезапно раздался чей-то голос, словно выходивший из-под земли.

Полковник пригнулся к шее лошади, желая рассмотреть говорившего, как вдруг совершенно необъяснимым образом – так неожиданно и ловко все было проделано – кто-то оторвал его лошадь от земли и швырнул наземь; животное упало, увлекая графа в своем падении.

Господину Рапту на какое-то время почудилось, что началось землетрясение.

Солдаты г-на Рапта и рады были бы последовать за своим полковником, но он оказался более решительно настроен, чем его подчиненные, да и лошадь под ним была лучше. Он перескочил уже разрушенную баррикаду с такой горячностью, что оторвался от солдат метров на десять.

А за этой баррикадой – как не бывает дыма без огня, так не увидите вы и баррикаду без защитников – находился Жан Бычье Сердце: он пришел на поиски Туссена-Бунтовщика и Кирпича, которых разметало огнем нападавших.

Сальватор приказал плотнику отправляться к друзьям и отослать их по домам, и вот теперь Жан Бычье Сердце искал их, чтобы силой или уговорами заставить разойтись.

После тщательных, но безуспешных поисков честный плотник собирался было уйти, как вдруг раздался первый залп.

– Похоже, господин Сальватор был прав, – пробормотал Жан Бычье Сердце, – ну, сейчас начнут кромсать прохожих.

Мы просим у читателей прощения за фамильярное выражение, но Жан Бычье Сердце не принадлежал к школе аббата Делиля, а слово «кромсать» настолько полно выражало его мысль, а также точно передает и нашу идею, что мы готовы пожертвовать формой ради содержания.

– Я думаю, – продолжал рассуждать плотник вслух, – пора последовать примеру друзей и убраться отсюда.

К несчастью, это легко было сказать, но непросто сделать.

– Дьявольщина! – оглянувшись, продолжал плотник. – Как же мне быть-то?

И действительно, впереди люди бежали сплошной массой, да Жан и не собирался бежать.

Позади него наступали кавалеристы с саблями наголо. Справа и слева в прилегавших улочках движение было закрыто: их охраняли пикеты солдат с примкнутыми штыками.

Как известно, Жан Бычье Сердце был тугодум. Он поводил из стороны в сторону испуганными глазами, как вдруг заметил другую баррикаду, развороченную посередине, и счел, что находиться за ней ему будет безопаснее. Несколько человек, спрятавшиеся в углу этой баррикады, тоже, видимо, пришли к такому решению.

Но в ту минуту Жан Бычье Сердце просто забыл о себе подобных: он искал балку, брус или большой камень, чтобы заложить пробоину, задержать всадников и успеть убежать целым и невредимым.

Он приметил небольшую тележку и не покатил – это заняло бы слишком много времени из-за обломков, под которыми было не видно мостовой, – а поднял ее и понес к пролому.

Он собирался заделать, как мог искуснее, брешь, но неожиданное нападение изменило его планы: из оборонительного оружия тележка превратилась в оружие нападения.

Скажем несколько слов о том, что за людей видел Жан Бычье Сердце неподалеку от себя, чем они занимались и о чем говорили.

Они пытались опознать Жана Бычье Сердце.

– Это он! – уверял один из них, с вытянутым бледным лицом.

– Кто он? – спросил другой с ярко выраженным прованским акцентом.

– Плотник!

– Ну и что? В Париже шесть тысяч плотников.

– Да это же Жан Бычье Сердце!

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверен.

– Хм!

– Никаких «хм»!

– Вообще-то есть очень простой способ проверить, так ли это.

– И не один способ! А какой имеешь в виду ты?

– Я говорю о самом простом, а потому наилучшем.

– Рассказывай что надумал, только тихо и быстро: негодяй может от нас ускользнуть.

– Вот что я предлагаю, – продолжал тот, в котором акцент выдавал провансца. – Что ты, Овсюг, делаешь, когда хочешь узнать время?

– Брось раз и навсегда дурную привычку называть людей по именам.

– Уж не вздумал ли ты считать свое прозвище именем?

– Нет, впрочем, это сейчас не важно! Ты хотел знать, как я узнаю время?

– Да.

– Спрашиваю у дураков, которые носят часы.

– А чтобы узнать имя человека, достаточно…

– …спросить у него.

– Ну и тупица! Это единственный способ так никогда его и не узнать.