Он жил в своём мире, где был только он, его дело и его картины. И его дневник…

Парень постепенно словно бы прозревал… но ещё не верил своим глазам. Герр Лямке сильно зажмурился. Он не хотел видеть свою смерть в лицо.

Иван смотрел на стоящего перед ним старого человека и не мог поверить своим глазам… Та же редкая чёлка, спадающая на левый глаз, худощавое лицо, еще больше заострившееся от тяжести прожитых лет. Тонкий нос с горбинкой, так часто изображаемый во время войны Кукрыниксами… Ошибиться было невозможно, перед ним стоял тот самый человек… Человечек…

— Ты меня убьёшь? — вдруг спросил тот. Иван даже вздрогнул: ему показалось, что он слышит голос из преисподней. Весь мир считал, что этого человека нет в живых, он умер пять с половиной лет назад в своём логове, вместе с женой и собаками… Куча экспертиз, фотографий, материалов процесса. Экспертизы, экспертизы…

А он вот, живее всех живых, гад… Убил Наума…

«Люгер» жёг ладонь, палец на курке свело судорогой… Твой отец жизнь отдал за то, чтобы ты мог сейчас с честью закончить его дело, прозвучало в мозгу. И рефреном стучало в висках: «Так вот что это за Архив № 1!». Самый секретный архив последней войны, ключ к большинству тайн Третьего Рейха, которые его бонзы, как считалось, унесли с собой в могилу.

А главная тайна прошедшей войны живёт себе припеваючи на краю света, в окружении приятного общества, и строит планы реинкарнации того кошмара, который мир пережил несколько лет назад. Только теперь уже с использованием страшного «вундерваффе[89]» двадцатого века!

— Вы всё отняли у меня, скоты… Страну, армию, любимую жену, которая не вынесла ужаса нашего поражения и пустила себе пулю в лоб уже здесь, на чужбине. Вы даже отняли у меня любимых собак… А сегодня вы убили мою мечту. Мечту в Будущее. Ч ненавижу вас, и пока я жив, буду уничтожать везде, где бы вы не укрылись от моего карающего меча Нибелунгов!

Он распрямился и стал удивительно похож на того себя, с портретов девятилетней давности, украшавших площади большинства городов Европы. Только там у него ещё были усики… Маленькие такие усики над верхней губой.

Иван выдохнул, и сбросил предохранитель…

В этот момент громыхнуло так, что, казалось, разверзлась сама земная твердь… Иван и хозяин виллы одновременно бросились к окну и увидели, как над далёким островом взметнулся к утреннему небу толстый столб ослепительного пламени…

Человек взвыл по-волчьи, словно бы ему только что вырвали сердце, обезумевшие глаза отразили рукотворный катаклизм… Он некоторое время потерянно глядел на далёкое зарево. Потом поднёс к виску свой пистолетик и выстрелил…

«Сука… Про патрон в стволе я забыл!» — подумалось Скифу. Со стороны бараков раздались нестройные выстрелы.

Иван ещё раз обернулся на тело призрака прошлого в потёртом старом банном халате, всё ещё не веря в реальность происходящего, пошёл прочь, потом побежал, на бегу глотая злые слёзы, кляня себя за то, что не смог, что не стал…

Но дальше ему уже стало не до сантиментов…

Габи заперлась в диспетчерской, и когда громыхнул первый взрыв, схватила со стены пожарный топор и одним движением перерубила многожильный кабель, моментально лишив весь Барилоче телефонной связи. Она опустилась на стул и успела с облегчением подумать, что Генрих может ей гордиться!

Это была её последняя мысль, ворвавшийся в по её оплошности не запертую диспетчерскую разъярённый боец «Бранденбурга» выпустил ей в грудь пол обоймы из парабеллума. Сползая на пол со стула, она улыбалась.

Генрих влетел в диспетчерскую секундой спустя, здоровенный детина, пытавшийся разобраться в путанице разрубленных проводов, поздно его увидел, он только успел подставить под удар пожарного тесака, на бегу подобранного Генрихом с пола, левую руку, но тут же повалился с раскроенным напополам черепом. Генрих рухнул на колени перед девушкой, подхватил её голову, припал губами к губам, пытаясь уловить дыхание. А поймал лишь легкое, как последний вдох: «Я буду ждать…». И закинув голову к потолку, рванув на груди комбинезон, Андрей взревел смертельно раненным зверем, у которого вырвали сердце!

Потом упал ничком и лежал так несколько минут, сжимая побелевшими от напряжения пальцами руку любимой…

Поднялся он, когда рвануло по новой… Андрей качнулся, земля заходила под ногами, но он не растерялся, потому, что знал — майор Котов завершил дело! Штольни и завода дейтерия здесь больше нет, а значит, и делать здесь нечего…

Он не помнил, как вышел на берег озера, как брёл по мокрой гальке, игнорируя мелкие волны, набегающие на моментально набухшие от влаги ботинки. Он шёл куда подальше от этого кошмара, который отнял у него, наверное, первую настоящую любовь.

Ван подошел тихо, когда Фома уже сидел на мокром бревне в километре от Барилоче, и смотрел на воду равнодушным взглядом.

— Нам пора. Скоро тут будет много ненужных людей, — мягко сказал китаец. Андрей покосился на него.

— А разве ещё есть смысл куда-то идти?

— У меня дома говорят: «Хороший путешественник не имеет чётких планов и никогда не собирается возвращаться». Стань хорошим путешественником.

— А ты мне поможешь?

— Я всегда буду рядом.

— Тогда веди меня, — Андрей поднялся и взглянул на Восток. Так поднималось солнце. Начинался новый день. Но ему было нужно на Запад.

Где-то за горными хребтами, за лентой океана его ждала Родина. В которой он сейчас нуждался, как никогда. И он улыбнулся.

Эпилог

Если ты зашёл так далеко, может ты зайдёшь ещё дальше?

Из фильма «Побег из Шоушенка»

Мы сидели на берегу Волги, у подножия монумента Славы. Серебряный человек на устремлённом в небо высоченном лёгком постаменте держал над собой на вытянутых руках серебряные Крылья.

Самара — город авиации и космоса, здесь делают воздушные и космические суда. Здесь я наконец встретился с героем моего романа, мне о многом хотелось расспросить его, узнать, где и когда была поставлена в охоте на «Архив № 1».

Иван Петрович Сарматов, герой труда и мой герой, смотрел с высоты обрыва на несущую свои воды к Каспию матушку-Волгу. Мы уже минут пятнадцать вот так сидели молча, грелись под тёплым майским солнышком. Наконец Иван Петрович словно бы встряхнулся, бросил на меня по-молодому задорный взгляд и рассмеялся:

— Что, писатель, небось решил, что в маразм впал старик Сарматов? С верхними людьми в присутствии акулы пера общается? Нет, батенька, мне в мои девяносто ещё столько сделать нужно, вы даже не представляете…

Смех у него был молодой, свежий,