— Лапочка, у тебя такие странные обвинения… С чего бы ябыл враждебен Штатам? Или какой-то другой стране или народу?.. Это все моистраны и мои народы. Моих д-тей где-то только нет… гм… Я по своей природевообще не могу быть враждебен странам или народам, понимаешь?

— Не понимаю, — ответила она резко. — Почему?

— Ну… — ответил он. Посмотрел ей в глаза,замялся. — Такая вот у меня странная природа… И даже национальностьстранная, что я им всем родня.

— Какая у тебя национальность? — спросила онаподозрительно.

— Невр.

— Это что такое? Метис? Или мулат?

— Да, что-то в этот роде. Только с обратным знаком.

— Но почему тогда?

— Лапочка… Пойми, я не могу быть националистом уже потой простой причине, что моей нации давно нет. А есть те народы, которые вышлииз нее: славяне, германцы, индийцы, египтяне, семиты… Для меня есть только течеловеческие образования, которые возникают то в одном месте планеты, то вдругом, что влияют на развитие человечества в целом. Или могут повлиять. А какони называются, какая там религия, какой строй — это меня как-то не волнует. Ястолько повидал религий, политических учений, что оцениваю их только с точкизрения полезности для рода человеческого. Сейчас часть населения планетыпереселилась за океан, там быстро создалось общество, что начало активно влиятьна остальные племена и народы. Естественно, к нему особое внимание, как было кмогучему Риму или к не менее могучей Египетской державе. Что полезно, надоподдерживать, что неполезно…

Она спросила ядовито:

— Но, похоже, ваш суд решил, что вся эта страна, весьнарод — неполезны?

Он поморщился:

— Лапушка, мне это ниже пейджера, как они называются.Но все знают, что для развития общества необходимо создавать добавочныетребования, которые не только отсутствуют в кодексе выживания отдельной особи.но и противоречат ему. Это образование людей, которое называется США, опасномиру не столько тем, что в силу уникальных особенностей его возникновения у нихэтих качеств и не было, а тем, что они уже экспортируют разрушительное действиев те регионы планеты, где эти качества еще остались. Посему активность этихлюдей… людей из того региона, надо уменьшить. Если не удастся терапией, что ж…

Она похолодела. Его голос стал деловым, она словно воочиюувидела сотни ядерных грибов, что растут над цветущими долинами США, над еесказочно красивыми городами.

— Почему, — прошептали ее холодеющие в ужасегубы, — почему?

— Если на пальцах, то… не сдерживаемая идеологией,запретами людская масса по ту сторону океана легче других поддалась… реверсу.

— Ни фига себе на пальцах! Какому реверсу?

— Лапушка, — сказал он, извиняясь, — мнетрудно это объяснить… Представь себе, идет ломка. Как после запоя… или когданаркотики уже слабеют…

— После запоя тоже так?

— Да это одно и то же. Любой организм страшитсяразумности… И человеческий — тоже. Потому так инстинктивно тянется ко всему,что способно заглушить хоть на время: алкоголь, наркотики. А в каких этомасштабах — достаточно посмотреть сколько выпивается и выкуривается!.. Животныесчастливы, ибо не знают той бездны страхов и неуверенности, что открываетсяперед мыслящим существом. Даже если это мыслящее — полуграмотный грузчик. Унего свои сложности, свои страхи, которые исчезают, когда прикладывается кбутылке.

— Когда-то подсчитали, — сообщила она, — чточеловек в среднем мыслит четыре минуты в сутки. А остальное время пользуетсябездумно готовыми алгоритмами. Ну, как иной раз едешь в транспорте не в тусторону, потому что садишься привычно, бездумно, а сегодня надо было как раз вдругую сторону. Так же пользуется готовыми шаблонами приветствий, улыбок,разговоров о погоде и здоровье…

— Это облегчает жизнь, — согласился он, —когда знаешь заранее, что тебе ответят, и что ты ответишь… Это даже нешахматная партия, где наперед известны только первые ходы! Это дуэт на дваголоса, когда всю песню знаешь до конца. Но в глубине этого лежит все то жестремление нашего организма обходиться без привлечения разума. Мол, вполнедостаточно и того, что в подкорке!.. А то и в спинном мозге. Так что это хоть ине болезнь, но такая опасная леность ума и воли, что допустить распространениена весь мир — это погубить род людской. А я людей люблю, если честно. И за то,чтобы выжил весь организм, я готов язвочку прижечь каленым железом… Вон какГосподь Бог прижег две язвочки по имени Содом и Гоморра, дабы зараза нерасползлась по всему роду людскому!

Она сказала победно, вспомнив где-то прочитанную фразу:

— Любить человечество легко! Труднее любить отдельныхлюдей!

— Ни фига, — возразил он. — Как раз отдельныхпроще. А человечество… Я бы его за тупость и лень… Эх! Но другого нет, увы.Приходится работать с этим.

Елена прерывисто вздохнула. Мрак насторожился:

— Что-то случилось?

— Да нет, — ответила она слабеньким голосом. Ивздохнула. — Просто подумала…

Мрак погладил ее детское колено:

— О чем? Ты ни о чем не тревожься!.. И… давай чеши, чеши.

— Да я не о себе… Где мой Лохмач?.. Куда он делся,бедный? Он только с виду страшный, а так очень добрый и ласковый. Я его оченьлюбила.

Она прерывисто вздохнула. Большие глаза стали печальными,заблестели влагой. Мрак в полном бессилии оглядывался по сторонам.

Олег сказал сердито:

— Мрак, что за трусость? Да скажи все. Или покажи.

Женщины насторожились, смотрели то на Олега, то на Мрака.Мрак нахмурился:

— А ты сказал?

— У меня не было необходимости, — отпарировалОлег.

— Да? Так вот и у меня… по крайней мере, острой, поканет.

Олег покачал головой:

— Ты зря трясешься! На самом деле этот мир все еще тот…древний. Это в прошлом веке прошла волна увлечения наукой, а сейчас снова вездегадалки, колдуны, экстрасенсы, шаманы… вся эта шушера, всех бы связал в однукучу

— да в самое глубокое место в море! Скажи, никто дажене удивится.

Мрак сказал язвительно:

— Да уж…

Юлия спросила настороженно:

— Мужчины, что у вас за тайны?

— Мрак засмущался, — ответил Олег. —Страшится Елену напугать. Дурень! Да ты ей таким еще больше понравишься.

Елена переводила непонимающий взгляд с одного на другого,наконец, сказала решительно:

— Я не знаю, о чем вы говорите, но Мрак может мнесказать все… Это что-то очень неприятное? Сейчас сюда вломится его жена?

Мрак зарычал, но все ясно услышали в его рычании стон.