не временно. Я говорю про возможности.

Она убрала свою голову с моей груди.

– А что тогда снаружи? А? Война! Вот тебе и возможность.

– Но далеко не все участвуют в войне, Лиззи.

– Ну объединяются, допустим, Кейрон, Сирон, Шекспир и другие. Они сверхдержавы! Они могут без проблем захватить всю планету, если захотят!

– Но власть тоже люди!

– Уверен!?

– Да!

– Тогда что же нас используют как нелюдей!?

– Да потому, что… Да не так это же! Работы – это норма!

– То есть ты хочешь сказать, что они не захотят сделать вечных машин, что будут вечно работать на них?

Я промолчал и смотрел лишь в пол. Понятно, если продолжать этот разговор, то мы придем к правде. Хотя тошнота меня и не мучает, но тут уже другое наказание… Тут смерть, осознание беспомощности.

– Мог, пошли кушать, – тихо сказала она. – В столовую пойдем.

– Кто сейчас на разведке? – тихо спросил я.

– Як.

Я кивнул, и, встав с кровати, мягко взял ее за ладонь и поцеловал в губы. Но я уже… Даже не знаю принесло ли это спокойствие. Мы перед смертной казнью. Все это время в ее брюках торчала моя рубашка. Она сняла ее с брюк и накинула на меня. Начала застегивать аккуратно каждую пуговицу, а я глядел на нее. За ее движениями и ее грустным лицом.

– Лиззи, ты же понимаешь, что мы все умрем?

– Да, – выдавила она из себя.

– Так, что же мы медлим, Лиззи? Над нами большая толпа, что поддерживает сильное меньшинство. Зачем?

Она вздохнула, глаза опять заблестели и я понял, что творю не то.

– Пошли есть, Лиззи.

Мы сидим за столиком и вновь едим консервы с парапеем и на этот раз уже с вилками. Генерала тут нет, Як на разведке. Мы сидим тут вчетвером: я, Лиззи, Ублюдок и толстяк. Лиззи уже вечно молчит и ест довольно медленным темпом. Ублюдок смотрел на меня с вниманием, а толстяк уже все съел (самое интересное, что он не такой уж и толстый. Я бы даже сказал, что стройный.) – он глядел на нас с каменным лицом, в котором не увидишь надежды. Я не спрашивал о том, сколько я пролежал, сколько уже было разведок, как обстановка.

– Слушай, – обратился я к толстяку. – Почему тебя называют толстяком?

– Да я раньше был лишь таким.

– И ты похудел, допустим. А что тебе прозвище не сменят?

– Генерал говорит толстым был – толстым останешься.

– Ну, это бред, – сказала Лиззи.

– Да не. Нормально. Я привык уже.

– Как можно привыкнуть к тому, что может оскорбить тебя?

Над нами дул небольшой кондиционер, наш стол был на самом краю столовой, а наши ружья лежали на столе, создав некий четырехугольник, коснувшись друг друга стволами, кроме лука Лиззи – он касался сам по себе.

– Да легко. Я силен, ведь не обращаю на такое внимание. Ну называют меня так и называют. А не прошу других не называть меня так потому, что иначе могу быть уже слабее. Такая просьба будет кровью, что протечет из пленки, которая хранит меня.

Ублюдок засмеялся:

– Был бы ты реально толстым, то тебя бы еще защищал жир.

– Не смешно, – сказала Лиззи.

– Ну шутка есть шутка.

– Да ладно, мне нормас, – сказал толстяк. – Я думаю, никто из вас не погорячился. Я думаю, мы сильны и выберемся.

Ублюдок резко затих, а я уставился на толстяка с фальшивой улыбкой.

– И как ты планируешь все это? Как мы должны выжить? – спросил я.

– Да выйдем и присоединимся к сиронцам…

– Да не за что! – воскликнул Ублюдок. – Там вообще дурдом снаружи! Я лучше погибну тут человеком, чем буду жить монстром там, – тихо сказал он, бросив банку консервы куда подальше. – Хотя, может, они тоже люди… – он потер свою голову рукой. – Нихрена непонятно.

– Мы сильны же.

– Конечно, – кивнул я. – Сильны настолько, что сидим тут.

Ублюдок резко встал.

– А в чем сила, ребята?

У меня даже забилось быстро сердце от такого вопроса.

– Лиззи, как ты считаешь?

– В знаниях, – неуверенно ответила она.

– Неправильно, от ума только горе. Толстяк?

– Я думаю, в любви. Ради любви люди готовы свернуть дюны и достать солнце, обжегшись им, проигнорировав боль. Придает человеку силы совершать что-то.

– Неправильно, ревность тебя погубит. Или слишком рано сделанное решение, которому способствовала твоя любовь. Привязанность к человеку часто рушит верное мышление.

Он развернулся ко мне.

– Мог, в чем сила?

Я застопорился взглядом, направленным в потолок, и задумался. После секунд десяти я встал и ответил:

– Точно не в нас.

– Неправильно, сила в правде, что должна стоять у тебя за спиной.

Я кивнул, посмотрел на Лиззи и она сказала:

– Да, наверно, так.

И толстяк тоже кивнул. Но тут меня озарило и я рассмеялся. Рассмеялся, не открыв рот, лицо Ублюдка побледнело и я сказал:

– Как иронично, Ублюдок. Ты же сам сказал, что в любви нет силы, а это вообще-то свойственно человеку. В знании ты сказал ее нет тоже, ведь от нее только горе. Но не кажется ли тебе, что от правды и есть горе?

– Ну, погоди. Вот ты убил человека, живешь во лжи, но благодаря правде тебя ловят и восстанавливается справедливость. Преступников от правды становится меньшею. Мы изучаем все, что вокруг нас и познаем правду…

– Ублюдок, а где ты хочешь использовать эту силу? Кто самый сильный на этой планете? Кто управляет всей и вся?

Ублюдок пожал плечами:

– Наверное, власть, если не считать природы.

– А ты реально думаешь, что правда тебе поможет? Не растопчут, как муравья?

– Конечно.

– А мне кажется, жить во сладкой лжи лучше. От ума горе. От знаний часто страдают. Ты сам об этом сказал. Во лжи вся сила, ведь она дает нам прекрасную жизнь. Воспринимать ложь, как правду, а она дает нам счастье. Такого у нас нет, но если бы было, то в этом мире были бы уже не люди. Поэтому сила точно не в нас. Правда дает силу только, если слабый борется со слабым, а против сильных уже не поможет. Они раздавят твою правду деньгами, влиянием, знаниями.

– Ладно…

Дверь в столовую резко распахнулась и вошел генерал. Он молча смотрел на нас и дрожащей рукой направил палец вверх.

– Что случилось? – спросила Лиззи.

Ублюдок сказал:

– Як не отвечает… Надо подниматься вверх.

Мы уже едем в лифте. Все в куртках, все переполнены страхом и это можно увидеть по нашим лицам. Все, кроме прототипов.

– Лиззи, – я обнял ее и шепнул: – Мы умрем.

– Да…

Двери распахнулись и мы