И она произнесла нараспев, расправив руки, благодаря свисающему покрывалу похожие на птичьи крылья.

Я была младою девой

И владычицей седой,

Витязем была отважным

Среди битвы роковой.

По тропе несут воздушной

Серо-бурые крыла,

По тропе плыву лососьей,

Роща рыбы мне мила.

Я живым дарю погибель,

Пробужденье – мертвецам.

Братьям я несу раздоры,

Примирение – врагам.

Женихов я знала сотни,

Но живу ничьей женой.

Кто в глаза мои заглянет —

Путь увидит в мир иной.

И пока Игмор с товарищами в изумлении вдумывался в этот чудный ответ, Лебедь снова захохотала – так, что эхо ударило по ушам и заставило зажмуриться. Когда же они открыли глаза, никакой девушки на берегу не было. Может, она скрылась в тумане, чтобы удалиться ей одной известной дорогой, а может… На этом мысль останавливалась; Игмор только сплюнул, махнул рукой и первым пошел по тропе прочь от воды.

Им пришлось пройти всего-то шагов десять, как перед ними очутилась избушка – низкая, под дерновой крышей. Покричали, вызывая хозяев – никто не отозвался. Красен первым спустился, потом показался вновь и взмахом руки позвал за собой.

Изба была пуста – никого живого. Но кого-то здесь ждали: стол был уставлен горшками и блюдами. Тут и каша, и соленая рыба, и копченое сало, и заяц в лапше, и печеная репа, и хлеб, и даже пиво в кринке. Жареный гусь. Еще раз оглядевшись, Игмор махнул рукой побратимам, чтобы садились. Лебедь ведь сказала, что их ждут, значит, все это для них. Изголодавшиеся за эти дни, трое беглецов набросилась на еду и пиво. Ели молча – было не до болтовни. Только когда Игмор в пятый раз наполнил глиняные кружки, Градимир сообразил: кринка давно должна была опустеть. Он окинул взглядом стол: и не подумаешь, что трое голодных мужчин уже наелись до отвала, все горшки и блюда по-прежнему полны… Но не стал ничего говорить: и без того забот хватало.

– За братьев наших, – Игмор поднял кружку и половину отлил на пол, – за Добровоя и Девяту. Удалые были парни, пусть их у богов хорошо примут.

Двое других тоже плеснули на пол. Градимир отметил про себя: Игмор признал Девяту погибшим. Убедился, что Берова дружина никому не померещилась и от Эскиля Градимир сбежал не зря. Бросил украдкой внимательный взгляд: полноватое лицо Игмора осунулось, под глазами круги, да и сам похудел от тяжкой работы под жарким солнцем и умеренной работницкой еды. Это тебе не за княжьим столом каждый день на жареное мясо налегать. Градимир и Красен, от природы худощавые, изменились меньше, а сыновья Жельки, кроме Грима, унаследовали от матери склонность к полноте.

Ох, знала бы Желька… Баба эта, в давние времена одна из наложниц Ингвара, на весь Киев славилась болтливостью, громким голосом, настырным нравом и привычкой во все соваться. Знала бы она, что лишилась уже двоих сыновей и одного зятя. Такой бы крик подняла, что киевские горы бы рухнули.

Накатила тоска по вольному, щедрому, теплому краю, по днепровским кручам, по душистому степному простору… Не то что эти холодные, дождливые, унылые края. Но здесь, видно, и придется пропадать.

– Чего она наговорила-то? – Игмор уселся и теперь уже не спеша отпил из кружки. Ему на ум пришли прощальные слова Лебеди. – Молодая девка – это ясно, она девка и есть. Но как она сразу и старуха седая?

– А что она еще и отрок в битве, тебя не смущает? – ответил Красен.

– Мне не нравится, что она вроде и птица, и рыба, – сказал Градимир.

– А свезло тебе, Градята, что хоть такой ты понравился! – Игмор взял кружку в другую руку и похлопал его по плечу.

– Я с лягушками не целуюсь… – пробурчал Градимир, не гордясь этим успехом.

– Кабы не она, где бы нас так накормили.

– Ее старик здесь живет? – спросил Красен.

– Не знаю. Где тогда он сам?

– На ловлю уехал?

– Да смотри, их тут трое должно быть, а то и больше. – Градимир кивнул на скамьи вдоль стен, где были приготовлены три тюфяка и три подушки.

– Ну вот: она, старик и их старуха, которая седая.

Хорошо хоть, птицы и рыбы нет, подумал Градимир, но он слишком устал душой и телом, чтобы углубляться в эти загадки.

– Кто первый? – спросил Игмор, имея в виду, кто первый будет нести дозор.

Красен сдвинул обглоданные кости и кружки, чтобы освободить место, положил на стол свой поясной нож и крутанул. Острие указало на Игмора. Хмыкнув, тот кивнул в знак согласия.

– Как будет полдень, крутану, кого из вас будить, – сказал он и уселся на пол возле двери, привалившись спиной к косяку.

Разговаривать уже не было сил; Градимир и Красен повалились каждый на какой попало тюфяк. Перед закрытыми глазами плыло, скамья как будто качалась, будто тоже плывет по течению. Шум в голове мешал уснуть – так подумал Градимир, но тут же перестал что-либо слышать или думать…

Глава 5

Проснувшись, Бер вспомнил какую-то ночную суету, но не сразу сообразил, в чем было дело. Потом подумал, что это был дурной сон. Потом резко сел – осознал, что все случилось наяву.

Он лежал в шатре один, две другие подстилки из сена и овчин были пусты. С ночи там улеглись Правена и Лельча: Бер устроился с ними, чтобы не оставлять одних после переполоха.

Дюри убит! И его убийца тоже. Знать бы еще, кто это был. Смутно помнилось мертвое лицо с громадной кровавой ссадиной на брови. Вроде что-то знакомое… Бер спрашивал про Игмора – правда тот упомянул в ответ это имя, или оно почудилось Беру в предсмертном хрипе?

Не теряя времени, Бер выбрался из шатра и окинул взглядом поляну ночлега. Над рекой висел белый туман, пробирало свежестью. Клубы тумана слегка колебались, и оттого казалось, что кто-то ходит там, прямо по поверхности воды, кто-то неосязаемый, но опасный одним присутствием, как мороз. До утра в дозоре оставалось шесть человек во главе с Вальгестом – жечь костер и посматривать, не подбирается ли еще кто со стороны леса или реки. Сразу Бер увидел Лельчу: она несла вымытый котел, вчера из-за суматохи брошенный с остатками каши. Правена сидела у огня, в обществе Судиши и Болчи – выбутского Алданова отрока, кому досталась последняя предутренняя стража.

– Как ты? – спросил