удар по врагу наносить силами Девятой и Десятой армий, через Царицын на Новороссийск? Ведь эти армии наиболее боеспособны, в их составе почти вся наша конница. Наконец, к ним быстрее можно подкинуть резервы с Восточного фронта.

Ленин чуть-чуть лукаво усмехнулся, ничего не ответил, заторопился и, сунув Лифшицу на прощание руку, исчез в воротах Кремля. Лифшиц понял, что задал бестактный вопрос.

…Вернувшись к себе в нахолодавший кабинет, Владимир Ильич закрыл форточку, включил электрический чайник, подошел к вращающейся книжной этажерке, заглянул под белую салфетку. На тарелке лежали хлеб и два куска сахару.

Потом он подошел к стенной карте европейской части России, утыканной красными и трехцветными флажками, которые были соединены белыми нитками, обозначавшими линии фронтов. Он встал на стул и долго смотрел на карту; на ней его рукой была нанесена красным карандашом линия наступления.

Комдив Лифшиц неспроста заговорил о движении на Дон и Кубань, через Царицын. Это были уже устаревшие, отброшенные самой жизнью соображения. Еще в конце июня Вацетис предложил главный удар по войскам Деникина наносить силами Четырнадцатой, Тринадцатой и Восьмой армий, через рабочие районы Харькова и Донбасса, на Новочеркасск. Девятая и Десятая армии, находившиеся на Юго-Восточном участке фронта, должны были провести вспомогательную операцию.

Новый главком Каменев не без основания не согласился с предложениями своего предшественника и разработал смелый план, по которому нанесение главного удара возлагалось на левый фланг фронта. Этот план, не требовавший ломки конфигурации войск, предусматривал поход по бездорожному краю, населенному казаками, в большинстве своем враждебно настроенными к советской власти.

Потеря Курска и Орла, угроза Москве сделали Южный фронт первостепенным. На этот фронт было направлено свыше пятидесяти тысяч пополнения.

Уже тогда Ленин чувствовал, что ветер переменился, и понял, что действовавший план борьбы против Деникина не обеспечивает защиту Москвы, не способен создать коренной перелом в ходе военных действий.

Своим решением от 15 октября Политбюро ЦК РКП предложило войскам Юго-Восточного фронта, на которые возлагалась задача нанесения главного удара, временно перейти к обороне и послать часть своих сил для усиления Южного фронта. Этим решением, продиктованным в решающий час, план главкома Каменева был фактически отменен, и тогда Владимир Ильич уверенно нанес на свою карту линию нового наступления — через Харьков и Донбасс.

Вошел дежурный телеграфист с бумажной лентой в руках, глаза его счастливо улыбались.

— Взят Воронеж, Владимир Ильич!

Ленин весь озарился внутренним светом, снял телефонную трубку:

— Соедините меня с «Правдой». — Повременил немного. — Мария Ильинична?.. Машенька, газета еще не сверстана? Нет? Дайте на первую полосу крупным шрифтом: «Красные герои освободили Воронеж! Вперед, товарищи красноармейцы! На бой за рабоче-крестьянскую власть, против помещиков, против царских генералов! Победа будет за нами!»

XXIII

Казалось, окончательная победа уже в руках Деникина. Об этом с ликованием писала вся мировая пресса. Но в Чарусе после принятия из рук лавочника Светличного хлеба-соли адъютант Гнилорыбов вручил Деникину донесение генерала Врангеля о том, что большевики готовятся к большому контрнаступлению. Это было столь невероятно, что главнокомандующий только улыбнулся.

«Красные организовали две подвижные группы, — писал Врангель, — одну из резерва главкома и частей 14-й армии, расположенной к северо-западу от Орла, нацелившуюся на Курско-Орловскую железную дорогу, и вторую группу к востоку от Воронежа, в которую целиком вошел конный корпус Буденного. Буденному поставлена задача — разбить нашу конницу под Воронежем и ударить в тыл нашей орловской группе, в направлении на Касторную».

«Пугает барон, пугает», — думал Деникин. Но, вернувшись к себе в вагон, сверил донесение по карте. Выходило, что большевики собирались нанести главный удар по Добровольческой армии, выдвинувшейся к Орлу. Несколько минут генерал обдумывал создавшееся положение. Если все, что сообщал Врангель, верно, то стратегически этим ударом красные преследовали цель отсечения Донской армии от Добровольческой и разгрома последней; политически — достигалось разъединение добровольчества и казачества.

Деникин не любил барона Врангеля и знал, что барон давно плетет против него тонкую паутину интриг. Еще во время своего наступления на Царицын Врангель ежедневно слал в Ставку нервные, требовательные, временами оскорбительные телеграммы, доказывая в них превосходство своих стратегических и тактических прожектов. Порой казалось, что он пишет свои депеши не чернилами, а ядом и желчью.

Неприязнь к Врангелю побудила Деникина оставить без внимания и это его серьезное предупреждение.

Вечером Деникин со своим штабом отправился в Николаевский собор на молебен. Согласное пение певчих, набатный бас дьякона, запах талого воска и горклый дымок ладана — все это, привычное с детства и столь милое сердцу, отвлекло генерала от неприятных раздумий. Телеграмма Врангеля забылась сама собой.

За чуть сутулой спиной Деникина топтались прибывшие вместе с ним из Ставки штатские люди, члены Особого совещания: Астров, Бернацкий, Челищев, Змиев. Деникин знал: помыслы их сейчас заняты Москвой, Кремлем, министерскими портфелями.

«Смотрят на мои погоны и видят во мне богоданного спасителя России. Разные люди, а все, как один, болтуны. В Москве придется всех их вытолкать. Военная диктатура не терпит словоблудов», — думал генерал, осеняя свой китель мелкими крестами. Он чувствовал, что изо всех углов переполненного собора сотни глаз смотрят на него, как на икону.

После молебна Кирилл Георгиевич Змиев втихомолку шепнул генералу на паперти собора:

— Ваше превосходительство, протопресвитер отец Георгий Шавельский показывал мне памфлет барона Врангеля, направленный против вас. Отец Георгий познакомил с этим наветом многих генералов. И даже больше того — показывает его офицерам.

Деникин повернулся лицом к Змиеву.

— Интрига уже давно плетется вокруг меня, но я не придаю ей значения. Я испытываю только чувство брезгливости, когда она доходит до моих ушей. — Генерал приложил пухлую ладонь к околышу фуражки. — В двадцать один час я жду вас и всех членов Особого совещания у себя в салон-вагоне. Настало время огласить положения, которых правительство должно придерживаться в своей деятельности.

Деникин взял под руку председателя Особого совещания генерала Лукомского, очень похожего на него самого, вместе с ним сошел со ступеней мимо конвоя с обнаженными шашками и сел в открытый серый автомобиль с желтыми спицами на колесах. Возле собора, теснимая конными казаками, гудела толпа чиновников и домовладельцев; охрана не пропустила их на молебен.

По дороге на вокзал главнокомандующий сообщил Лукомскому содержание телеграммы Врангеля.

— Цель этой телеграммы — выклянчить у вас резервы, — сказал Лукомский.

— У меня нет резервов… Все мои резервы брошены на Махно. Кстати, есть ли успех на этом участке? Скоро ли повесят этого разбойника?

— Ничего утешительного нет, Антон Иванович. За последнюю неделю Екатеринослав трижды переходил из рук в руки и в конце концов остался за батьком… В руках