«Интересно, – подумала Мона, – я выгляжу так же?»

– Маленькие ведьмы! – произнесла она шипящимшепотом и прижала к голове ладони с растопыренными пальцами.

Мэри-Джейн рассмеялась.

– Да, маленькие ведьмы, – согласилась она. –Итак, это был дух дяди Джулиена, который повелел тебе прийти сюда и лечь сМайклом? И Роуан нигде поблизости не было?

– Точно. Не было нигде поблизости. И дядя Джулиен всамом деле приложил к этому весьма тяжелую длань – поверь. Дело в том, что онпокинул нас, предоставив самим разбираться в собственных проблемах. Правда, вконечном счете все получилось прекрасно. Мне бы не хотелось объяснять ему все.

– Почему?

– Это новая фаза, Мэри-Джейн. Можно сказать, чернаямагия нашего поколения. Она не имеет отношения ни к Джулиену, ни к Майклу илиРоуан и к тому, как они будут решать эти вопросы. Это вообще нечто совсемдругое.

– Да. Я понимаю.

– Правда? Ты понимаешь?

– Да. Ты действительно очень сонная. Я пойду и принесутебе молока.

– О, это было бы божественно.

– Ложись и постарайся уснуть, дорогая. Ты выглядишьдействительно скверно. Твои глаза еще хоть что-то видят?

– Разумеется. Но ты права. Я собираюсь заснуть прямоздесь. Ох, Мэри-Джейн, воспользуйся сложившейся ситуацией.

– Ты слишком молода для этого, Мона.

– Нет, глупышка, я не это имела в виду, – смеясь,сказала Мона. – Кроме того, если я не слишком молода для мужчин, то уж дляженщин тем более. Во всяком случае, мне любопытно было бы сделать это сдевушкой или с женщиной – быть может, с прекрасной, как Роуан. Но я имела ввиду, что коробки открыты. Воспользуйся преимуществом этого обстоятельства ипрочти все, что сможешь.

– Да, может быть, так я и сделаю. Откровенно говоря, яплохо разбираю его почерк, но вполне понимаю ее. И она ко многому здесьприложила руку.

– Да, прочти ее письма. Если ты собираешься помочь мне,то должна их прочесть. И все, что внизу, в библиотеке, Мэри-Джейн, – досьемэйфейрских ведьм. Я знаю, ты сказала, что читала его, но так ли это?

– Ты знаешь, Мона? Я и сама не уверена в этом.

Мона повернулась на бок и закрыла глаза. «А что касаетсятебя, Морриган, давай-ка вернемся в прошлое. Но не ко временам римскогонашествия. Давай вернемся в долину, и расскажи, как все это началось. Кто этоттемноволосый, которого любят все?»

– Спокойной ночи, Мэри-Джейн.

– Послушай, прежде чем ты отрубишься, дорогая, скажимне, кого из ближайших родственников ты считаешь наиболее достойным твоегодоверия?

Мона рассмеялась. Она почти заснула, но вдруг вздрогнула иочнулась.

– Тебя, Мэри-Джейн.

– Не Роуан и не Майкла?

– Абсолютно не их. Они должны теперь восприниматься каквраги. Есть некоторые вопросы, которые я должна задать Роуан, и я намереваюсьполучить на них ответы, но она не должна знать, что со мной происходит. Ядолжна обдумать эти вопросы. Что же касается Гиффорд и Алисии, то они мертвы.Старуха Эвелин очень больна, а Райен слишком туп. Джинн и Шелби чересчурневинны, а Пирс и Клэнси просто безнадежны. И зачем нарушать их покой?Придавала ли ты когда-нибудь большое значение формальным правилам жизни,предписаниям этикета?

– Никогда.

– Думаю, что я могу на тебя положиться, Мэри-Джейн.Пока, Мэри-Джейн.

– Стало быть, ты не хочешь, чтобы я позвонила Роуан илиМайклу в Лондон и спросила у них совета.

– Боже сохрани, нет. – Шесть кругов сформированы,и танец уже начался. Она не хочет его пропустить. – Ты не должна делатьэто, Мэри-Джейн. Ни в коем случае. Обещай мне, что не сделаешь этого,Мэри-Джейн. Кроме того, в Лондоне сейчас середина ночи, и мы не знаем, что ониделают, – правда? Помоги им Бог. Помоги Бог Юрию.

Мона действительно уплывала. Офелия с цветами в волосах, онаплыла вниз по течению. Ветви деревьев опускались, чтобы погладить ее лицо,прикоснуться к воде. Нет, она танцевала в круге, и темноволосый стоял в самомцентре и пытался говорить с ними, но они хохотали и хохотали. Они любили его,но знали его привычку бесконечно повторять одно и то же и приставать с такимиглупыми опасениями…

– Знаешь ли, я беспокоюсь о тебе, Мона. Должна сказатьтебе…

Голос Мэри-Джейн был где-то совсем далеко. Цветы, букетыцветов… «Так вот почему я мечтала о садах всю свою жизнь и рисовала садыцветными карандашами. „Почему ты всегда рисуешь сады, Мона?“ – спрашивала менясестра Луиза. „Я люблю сады, а сад на Первой улице был совершенно разрушен,пока они не вычистили его и все там не изменили. И теперь он подстрижен иприведен в полный порядок, и он хранит самую большую тайну“».

«Мама, не надо…»

– Нет, цветы, круги… Этот сон обещал быть таким жехорошим, как последний.

– Мона?

– Позволь мне поспать, Мэри-Джейн.

Мона едва ли слышала эти слова – да и какая разница, что онаговорила.

А голос Мэри-Джейн все продолжал звучать словно издалека…прежде чем Мона и Морриган начали петь.

– …Ты знаешь, Мона Мэйфейр, мне ужасно не хочетсяговорить тебе это, но малышка выросла с тех пор, как ты ушла спать под дерево!

– Думаю, теперь мы должны уехать, – сказалМарклин.

Он лежал на кровати Томми, подложив под голову сцепленныеруки, внимательно изучая изгибы в деревянном гофре навеса кровати.

Томми сидел за столом, положив скрещенные ноги на черныйкожаный пуфик.

Комната Томми была больше, чем у Марклина, с видом насолнечную сторону, но это обстоятельство ничуть не обижало Марка. Ему нравиласьего собственная комната. Ну что же, он был готов оставить ее. Он упаковал всесущественное в один чемодан и спрятал его под свою кровать.

– Называй это предчувствием, если угодно, но я не хочуздесь оставаться, – сказал он. – Нет причин торчать здесь дольше.

– Ты всегда отличался фатализмом и, кроме того, немногоглуповат, – возразил Томми.

– Пойми, я стер все из компьютеров. Жилище Стюартаабсолютно неприступно, разве что мы рискнем снести двери. К тому же мне совсемне хочется оказаться под арестом в комендантский час.