– Это вы, Виктор Александрович? Что-нибудь случилось? Яждал возвращения машины...

– Уже возвращаемся, – перебил я. – Срочновышлите людей на базу... как ее... военную, что в направлении Ярославского...Там сейчас, все горит, но вы кое-что найдете...

Голос в трубке стал серьезным:

– Виктор Александрович! Что случилось?

– Поторопитесь, – бросил я.

Я отключил связь, хотя из мембраны неслись писк и вопли.Стелла смотрела на меня большими испуганными глазами. Брови взлетели внеподдельном страхе, глаза расширились, а рот открылся для крика, но так иостался. Мне в таком случае сказали бы, чтобы закрыл рот, а то трусы видно, ноя ей не сказал, не думаю, что у нее такие же отвратительные трусы, подмигнул иприбавил газ.

– Кто вы? – вскрикнула она. – Джеймс Бонд напенсии?

– Дед майора Пронина, – ответил я.

Машина двигалась в черной тени вдоль высокого бетонногозабора, подсвеченного по вершине багровым заревом. Небо тоже стало багровым.Все прожекторы теперь лихорадочно шарили по территории базы, я видел, как по тусторону ограды к небу рвутся багровые языки пламени. Явно приходя в себя,Стелла красиво смерила меня взглядом:

– На деда не тянете. По крайней мере, на деда майора.

– Я замаскировался, – объяснил я. – Вас кудаподбросить: в органы или сразу в тюрьму?

– А другого варианта, – спросила она тихо, –у вас нет?

Я подумал, поколебался, я все же не на государственнойслужбе, а советник – это как бы даже не работник, а так, сегодня пришел, азавтра могу не являться, и потому из меня вырвалось как бы само по себе:

– По-моему, ваша квартира по дороге.

– Да, – ответила она тихо.

– Вот и прекрасно, – решил я. – Я чувствуюслюни этих мерзавцев у себя на спине. У вас горячую воду еще не отключили?

Она искоса посмотрела в мою сторону, еще не совсем веря:

– У меня и шампунь есть.

– Не собачий?

– Почему собачий?

– Когда кончилось мыло, а выйти в магазин было лень, ядва дня мылся собачим.

– Не собачий, – ответила она уже живее. – Ищетка есть.

– Мочалка?

– Мочалки давно не выпускают, – ответила она, ееносик забавно морщился. – Теперь особые массажные щетки. Ну, не совсемтакие, какими коней скребли ваши чапаевцы... хотя, как мне кажется, вампривычнее была бы такая... Я покажу...

Наконец показалась дорога, по которой мы приехали из города.Сзади через стекла по нашим головам все еще метались багровые зловещиеотблески. Я пожал плечами:

– Кто теперь верит рекламе? Все брехня. Я с Украины, ахохол не поверит, пока не пощупает.

Машина резко затормозила. Стелла вскинула прекрасные глаза:

– Вы что, такой романтик, что вам надо на дороге?.. Илистрельба и кровь так возбуждают?

– Еще как, – заверил я. – Водить умеете? Этолегче, чем красиво ездить верхом. Садитесь за руль. Через минут двадцать будетразвилка... простите, я думал про вас, дорогу запомнил плохо. Езжайтепотихоньку, встретите людей президента. Я присоединюсь к вам позже.

Дверца распахнулась легко, хотя по ней палили черт знает изчего, могли повредить. Меня догнал возмущенный вопль:

– А сейчас ты куда?

– Ты правильно поняла, – крикнул я уже изтемноты, – хочу возбудиться еще... В моем возрасте это не помешает.

Горящие столбы на месте ворот были хорошим ориентиром. Ктому же дальше полыхали еще два здания, к небу рвались багровые столбы огня,странно сплетенные в канат или девичью косу, тугие и быстрые, верх терялся кчерном небе. Видны были человеческие фигурки. Даже отсюда различил, чтопожарная машина подъехала только одна, а остальной народ бестолково суетился скрохотными огнетушителями, которыми не загасить и носовые платки. К тому же,похоже, от старости даже не шипели.

Часовой, громадный парень в зеленом маскировочномкомбинезоне, теперь красно-зеленый, как мексиканская ящерица на задних лапах,повернулся к пожару и напряженно всматривался в бушующее пламя.

Я вынырнул у него за спиной, гаркнул рассерженно:

– Стоишь? А там ловят диверсантов! Может, они мимо тебяпробегали?.. Трое в черном?

Часовой побелел, затрясся:

– Нет!.. Клянусь!

– Тогда быстрее! – крикнул я ещенетерпеливее. – Беги вон к тому зданию, перекрой дорогу. Кто чужой –стреляй, потом спрашивай!.. Да автомат не забудь!!!

Он вихрем выбежал, на ходу передергивал затвор. Лицо былоиспуганное настолько, что сейчас ему даже сам Терещенко покажется чужим иподозрительным.

Рабы, подумал я с отвращением. Семьдесят лет... нет, тысячу,считая от принятия христианства, уже привыкли, что на нас накричат. Это чувствов крови. Кто кричит, тот и прав. В смысле, что у него больше прав.

* * *

Часть военных спешно занималась пожаром, погрузчики деловиторастаскивали обломки. Я подивился сколько за пять минут можно набить техники –ломать, не строить! – сам перебегал от тени к тени, сейчас даже охрананосится с огнетушителями, не до бдения, наконец из темноты выступило массивноездание, в котором я угадал штаб-квартиру заговорщиков. На ней ничего ненаписано, только цифры, угадал и все, но голову даю наотрез, что именно здесьцентр, здесь сейчас глаза заговора.

Окна зарешечены, но по случаю летней жары распахнутынастежь. Я пригнулся, послушал, но мешал треск раздираемого металла в двухдесятках шагов. Там резали и растаскивали остатки бронетранспортера. Возледругого окна голоса грубые, просто охрана. Слышно каждое слово, но опять словане те, эти я знаю, только нехорошо, что по моему адресу такие грубости...

Послышались крики, я увидел огромный грузовик с брезентовымтентом, длинный и страшноватый, злобномордый, как все военные грузовики сусиленными моторами и шасси.

Солдаты быстро откинули задний борт, грузовик задом подали кворотам склада поблизости, оттуда начали таскать длинные ящики. Длинные яркиелучи время от времени выхватывали из тьмы зеленые фигуры, снова теряли, словносмахивали с экрана, я зыркал во все стороны, вовремя заметил, как изштаб-квартиры вышли двое высших, судя по наглому виду, офицеров.

Беседовали тихо, я слышал только мат и сопение солдат,таскающих ящики, но хуже того – из здания вывалилось пятеро дюжих с автоматами,настороженные и бдящие, явно охрана.

Офицеры беседовали неспешно, двигались в мою сторону. Яоглянулся прежде чем пятиться, там полыхало, погрузчик оттаскивал длиннуюжелезную штуку, раму бронетранспортера, загородил дорогу, к тому же огоньразбрызгивался, освещая пусть не так ярко, как прожектора, зато не порциями.