– Клади, клади, – произнес я как можноснисходительнее, – то, что при тебе, пусть останется. Помни только, еслиподумаешь дернуть хоть пальцем...

Он побледнел, на лбу выступили крупные капли. Похоже, онпредпочел бы, чтобы я отобрал весь арсенал. Страшно знать, что палец уже дополовины нажал курок, а черное дуло смотрит тебе в затылок.

– Я все сделаю, – прошептал он умоляюще. – Ясделаю все! Только не стреляйте...

Я не стал спрашивать, где его офицерская честь, какая честьо мире демократии, только выразительно посмотрел на Стеллу, вот видишь, сказалтребовательно:

– Ключи.

Он замялся:

– Они у старшего...

– У тебя есть запасные, – сказал я уверенно. Онсам мимикой и тоном подсказал, что ключи у него есть, даже не в сейфе, не встоле, а в кармане. – Быстрее!

Пистолет чуть приблизился к нему. Офицер отшатнулся, пальцыдрожали:

– Я сейчас... сейчас!.. Они у меня в правом верхнемкармане!.. Я сейчас их достану!.. Только не стреляйте!.. Я лезу за ключами!

Ключи начал вынимать так медленно, что я едва не гаркнул,чтобы не спал на ходу. Он так панически боялся выстрела, что двигался как всверхзамедленной киносъемке.

Я жестом велел повернуться, ударил рукоятью, уже не такмощно, подхватил со стола ключи и был у двери раньше, чем тело рухнуло на пол.Стелла выскользнула следом.

Ночь чернее дегтя, звезд нет, а страшные прожекторы, что какслепящими лазерными лучами обшаривают территорию базы, выхватывая из темнотымарсианские конструкции, делали тьму еще гуще, страшнее.

По всему полю царила неразбериха и радостная суматоха.Похоже, до последней минуты никто не верил, что Кречет решится в такое опасноедля него время отправиться на маневры. Переворот готовился с учетом того, чтонадо бороться здесь, суметь преодолеть страх перед свирепым генералом, асейчас, когда кот далеко, на столе пляшут даже самые трусливые мыши.

Похоже, я рассчитал в самом деле все точно. За исключениемтого, что именно перепутает Терещенко, и что не так поймет глава переворота. Врезультате, когда мы выбрались за ангар, туда подъехал джип, сзади сидели двое,в одном я едва угадал Терещенко, его перевязанная голова белела в ночи каккапустный кочан, но второго различить не мог, хотя был уверен, что с ним ужевстречался и разговаривал.

– Вы уверены, что похищение не заметили?

– Уверен. Тот ученый дурак слишком независим...

Я ощутил толчок острым локотком в бок.

– Это про вас.

Я буркнул:

– Не обязательно.

– Он сказал «ученый дурак»!

– Мало ли у нас ученых.

– Ученых немало, а вот...

Она не договорила, что страна наша богата талантами, я зажалей рот и дернул назад. По тому месту, где мы только что были, промелькнулослепляющий свет прожекторов. Даже в тени я хлопал глазами, мучительно стараяськак можно быстрее вернуть нормальное зрение

Пригибаясь, я бросился к машине, в темноте смутно поблескивалметаллический бок. В последний миг что-то метнулось к моей голове, я отпрянул,но запоздал: в глазах взорвалась вспышка белого плазменного света, даже подопущенными веками, боль разлилась такая острая, что заломило в висках, а вчерепе застучали молоты. Я прижал ладонь ко лбу, горячая струйка поползла междупальцами.

Стелла прошептала из угольной черноты:

– Что с тобой? Ты где?

Я раздраженно мотнул головой, перекосился от новой боли:

– Сейчас...

Двадцать лет назад стоило бы моргнуть пару раз, и все прошлобы, а сейчас еще целую минуту заползал в машину, скорее угадывая, что я ужевнутри, чем видя хоть что-то вокруг. Стелла явно не понимает, почему двигаюсьтак замедленно, она ж первая оказалась у машины и даже дверцу распахнула мненавстречу... об острый край которой я шарахнулся так, что кровь уже заливаетглаза. Да, ладно, все равно темно.

Стелла возбужденно ерзала, словно добывала огонь трением. Втемноте рассмотрел блестящие глаза, в которых были восторг и злое восхищение:

– А вы хоть управлять умеете?

– Не похоже?.. Вы угадали, – согласился я. –Эти бульдозеры не по мне. Другое дело, компьютер. Там я умею даже насверхзвуковом истребителе...

Я чувствовал, как при кодовом слове микрофоны приготовилисьловить каждое мое слово, тут же передавать сервомоторам. Зажегся тихий,приглушенный свет, который не слепит, но дает возможность видеть все отчетливо.С колотящимся сердцем я мазнул пальцами по панели управления, не уверенный, чтотам ключ зажигания, сказал «Поехали», и мотор заурчал, стена справа медленнопоползла назад.

Я ухватился за руль, крутить баранку все умеем, а Стеллавдруг спросила:

– Я не понимаю, почему вы, холодный и расчетливый, какваш компьютер... почему вдруг решили тащить из этого опасного места и меня? Явам не друг. Скорее, напротив...

Я чувствовал, какой ответ она ждет, но еще не было случая,чтобы я ответил то, что от меня ждут.

– Искали одного, – объяснил я любезно. – Акогда прошли два силуэта, в нашу сторону даже не посмотрели.

Всю дорогу дальше я чувствовал ненавидящий взгляд. На самомже деле, им все равно ловить одного или двоих: любой посторонний уже враг. Я исам, если честно, не знал, зачем взял с собой, даже уговаривал. Наверноеподсознательное: на миру и смерть красна. А на глазах красивой женщины... а онапросто прекрасна, все время держишь грудь колесом, спину прямо, говоришькрасивые мужественные вещи, а душа не успевает уползти в пятки, ибо надокрасиво и мужественно улыбаться, отпускать остроты, это неистребимо, передсамками мы всегда лучше, чем в одиночестве...

– Отсюда не вырваться!

– Да,

– Это военная база!

– Будто здесь не русским духом пахнет, – ответиля.

– Ну и что? Сейчас здесь будет самый главный, неслышал?

Я не стал объяснять очевидное, что с поправкой на нашеславянское мышление, тот скажет не то, а Терещенко вовсе не поймет, но сочтет,что все понял. Прибудет не сюда, к тому же опоздает. Так что у нас есть шанс...

– А как его звать? – спросил я как можнонебрежнее.

Она ответила таким же шепотом, что не знает, но я спросил незря, вслушивался во все шесть ушей: верхние, средние и особенно внутренние, такчто едва заметную заминку уловил, уловил...

Мы только начали набирать скорость, как двое выросли передмашиной. Я увидел в их руках автоматы... черные дула нацелены прямо в меня. Онидаже не делали знаков, чтобы я остановился. Я видел, как автоматы мелкозатряслись в их руках. По стеклу застучало, словно частый крупный град бил пожелезной крыше.